ИЖ-5

[Asgard Kink]

Крис/Том, РПС-АУ. Крис - детектив,Том - подозреваемый в убийстве, содержащийся в камере предварительного задержания. Хочу много-много юста и душевных переживаний и терзаний Криса по поводу его его влечения к подозреваемому и в конце концов он не выдерживает и срывается)))Вагон печенек, любофф и сирдца за не совсем добровольные поигрушечки с наручниками и секс в тюремном душе,ко взаимному удовольствию))) ХЭ

@темы: выполнено, Круг ИЖ

Comments

[Asgard Guest]

Ну, что я могу сказать Меня прет. Отношения там будут мягко говоря нетипичные, все в полном недоумении: и Том,и Крис, и автор.

*йес*чувствую будет нечто грандиозное)))

Огуречики поливаем?

не - а, картошку убирали)

[SmallPolarFox]

я в ахуе... понравилось жду

Страсть и дарк, дарк и страсть! Все буквально пропитано тяжестью воздуха и похоти. Мрачно и затягивающе*_*

[Laodica]

Захватывающе! Браво, Маэстро!

[Asgard Guest]

О,о,спасибо,мои возлюбленные почитатели! Я вот и сегодня тащу вам очередную здоровенную главу - так работа и спорится, эх-ма!

чувствую будет нечто грандиозное)))

Ой,было б хорошо *_* Я лично стараюсь всё сделать в лучшем виде.

не - а, картошку убирали)

Еще лучше! Ибо, как говорил Виктор Гюго, ум - это огород сад, а сад - это...ум

мастер пера

[Asgard Guest]

ГЛАВА ТРЕТЬЯ, скандальная, с восточными мотивами.


Что и говорить, уж очень мне было стыдно перед Томом. В конце концов я стал задаваться вопросом: ну и откуда взялись все эти маниакальные подозрения? Черт возьми, да просто я озабоченный! Сколько можно это от себя скрывать? Я его приревновал, да еще и вбил в голову, будто он лгал мне… У меня комплекс неразделенной любви, как у всех этих гребаных онанистов!
Бедняга Том укутался в длиннополый халат после душа, сразу лег в мою постель да так и уснул. Всю ночь у него анусом шла кровь – порезвились, называется. Хорошо хоть на мне презерватив был. Я спал рядом с ним, вернее сказать, полночи спал, полночи сидел над Томом: поднимал одеяло, проверял, так ли всё плохо, как было. Так. Он вел себя спокойно, даже отстраненно. Проснулся утром, посмотрел на меня без тени упрека, вышел в туалет… Что мне было ему сказать? Извиняться я не решался, прикасаться к нему – тем более. Сперва я думал вызвать доктора, но Том заверил, что кровь уже не идет и беспокоится не о чем. Так уж не о чем?
Я не мог раскусить мотивов его поведения. Спросить – не спросишь, а поди пойми, что там у него в башке творится. Послать меня куда подальше Том не смел – его освободили с оговоркой находиться под наблюдением полиции до закрытия дела. Он мог уйти жить к маме (собственно, так он и поступил впоследствии), но наши свидания были неизбежным условием, которое выдвинул суд. Прокурор (наш справедливый Соломон) так решил, и с ним не поспоришь.
С другой стороны мне казался вполне возможным вариант, что Том попросту меня боится. Я толком не знал его характера – для меня он милый и милый, а что там на глубине, под сердцем – загадка. Я мог подавить его волю, создать некую психическую связь между нами, особенно если Том и впрямь столь трепетная натура. Что если он уже меня своим безжалостным господином мнит? Ох-ох-ох, вот это я на скользкую дорожку ступил. Поворачивай, Хемсворт, поворачивай, пока не поздно!
Но было уже поздно, ибо в моем больном воображении родилась версия №3. А звучит она так: Тому ПОНРАВИЛСЯ тот допрос с пристрастием, который я учинил ему накануне. Не болен ли ты часом, спросите вы меня. Вполне вероятно! Однако не стоит пренебрегать даже самым невообразимым сценарием – это я вам как детектив скажу. Спектр людских желаний так широк и многогранен, что удивляться чему-либо не приходится: от самых возвышенных наслаждений до низменных грязных утех. И откуда же мсье детектив знает о подобных вещах, вновь скептически поинтересуетесь вы. Что ж, ответу на этот вопрос мне придется посвятить парочку абзацев, которые можно смело озаглавить звучным названием «Хем и БДСМ». Читаем.
Однажды в пору моей юности (годика в 24-25) мне довелось по какой-то надобности заглянуть в один из немногих секс-шопов нашего скромного городка. Не помню, что я там искал: бутылочку лубриканта или еще чего… Так вышло, что я попал в самый разгар некоего действа. Продавщица (фигуристая дамочка лет 35-ти с броским макияжем и в броской одежде) вместо того, чтобы стоять на кассе, суетилась и решала какие-то вопросы еще с двумя мужиками неизвестного рода деятельности. Наконец она заприметила меня и вся как будто просияла. «Молодой человек, а не хотите ли вы щелкнуться пару раз для одного важного мероприятия?» - предложила она с неподдельным живым энтузиазмом. Я спросил, как много на мне останется одежды. Девушка рассмеялась и заверила, что одет я буду достаточно тепло. Я никогда не любил фотографироваться и уж тем более не жаловал каких-то сомнительных фотоэкспериментов, но ее шарм меня решительно очаровал. Мы представились друг другу и остальным организаторам их тематического феста (той самой парочке), затем меня нарядили в сногсшибательный классический костюм, причесали в лучших традициях стиля Big Boss, усадили на простенький стул и дали пару обыкновенных стальных наручников, которые по воле судьбы стали моим личным фетишем. Я спросил, что мне делать. Донна (так звали продавщицу) критически меня оглядела и сказала, чтобы я просто расслабился и посмотрел в камеру так, будто передо мной раб, которому я хочу продемонстрировать свою власть в виде этих самых наручников. Один из мужчин, фотограф, сделал несколько снимков. Мы нерешительно взглянули на результаты и удивились, что фотографии получились весьма недурно. На одной из них, как помню сейчас, я сидел, привольно откинувшись назад, с широко расставленными ногами и плотно сжатыми в кулаках кольцами наручников, которые, прямо сказать, покоились между моих ног. Донна пришла в полный восторг и поклялась, будто признала во мне самого что ни на есть доминанта. Позже мы остановимся на этом термине подробней. Я, так сказать, втянулся и предложил Донне присоединиться к фотосессии, ведь она была весьма привлекательной девушкой. Моя партнерша оделась в высокие сапожки и корсетное платьице из латекса, а для большей убедительности ее вооружили кокетливым жокейским стеком. Фотограф сделал пару ее одиночных снимков, затем его приятель предложил посадить Донну мне на коленки. Я был совсем не против, даже немного завелся. Донна присела ко мне на бедра лицом к лицу, я прижал к себе ее упругий задок, она якобы угрожающе подняла свой стек и в этой позе нас запечатлели. «Конкурирующий взгляд», – так прокомментировали нашу композицию эксперты (всё тот же фотограф и его дружок). «Это потому что мы два дома», – объяснила Донна.
«Дом» - сокращение от слова «доминант». И тут нужно объяснить специфику профессии моей знакомой Донны. Недельный заработок ей предоставлял секс-шоп, но кроме того она каждое воскресенье проводила для желающих мастер-классы бондажа. По словам Донны, «гламурный кожаный бондаж на липучках – это попса», поэтому она работала исключительно с техникой шибари – японского искусства эстетической обвязки. Надо отдать моей прелестной инструкторше должное – она занималась творческим и, я бы сказал, вдумчивым делом. По завершении нашей крайне удачной фотосессии Донна пригласила меня посетить свои занятия, и я не смог не прийти, так как и не представлял, что могу там увидеть. Пожалуй, мастер-классы стоит описать отдельно; они проходят под началом Донны и по сей день.
Уроки проводились в просторном светлом помещении наподобие зала для йоги. Людей было немного, все на удивление разные: молодые и в возрасте, привлекательные, стройные и обвисшие толстяки (вспомнил своего Хемингуэйчика)… У Донны в наличие была кипа тонких веревок метров по десять и безграничная фантазия. Каждый день она выбирала себе ассистента поизящней и медленно, подробно показывала на нем десятки способов обвязки: креветкой, лягушкой, качелькой, кабанчиком, с подвесом, с кляпом, за волосы, даже за член была обвязка (правда, Донна показала ее на собственном запястье). Разнообразию узлов тут мог поаплодировать любой бывалый моряк. Очень здорово смотрелись именно обвязки с подвесом: модель (обычно девушку) связывали и подвешивали за металлическое кольцо на потолке. И, право, ничего садистского в этом не было. Донна несколько раз просила меня побыть ее помощником, но я всё отнекивался, мол, хочу посмотреть со стороны, запомнить все детали. Да и стыдно мне было как-то.
С Донной мы общались года два. Бывало, хлопнем вместе по стаканчику, она посмотрит на меня и скажет: «Красивый ты мужик, Хем!» Что уж там, и она была ничего. Мне было сложно решиться на близость с Донной, меня всегда привлекали мужчины, а она в свою очередь навоображала, будто я и впрямь зацикленный доминант и не хочу ее именно по этой причине. В один прекрасный день, во время того самого разговора, который рано или поздно должен был между нами состояться, я открыто и честно признался Донне, что хочу ее. Сразу после этого мы переспали.
Это было…не описать. Медленно, гармонично, завораживающе. Я связал ее первой. Мои пальцы были осторожными и нежными, будто я работал с хрупкой куклой, а не с женщиной. На всю обвязку у меня ушло не меньше часа, за который между нами возникло такое доверие, будто я скреплял ее тело нитями своей души. Когда она была готова, я поцеловал ее, неторопливо, ласково, любовно. Затем еще добрых полчаса ушло на распутывание веревки, но я не спешил. Нам обоим было непередаваемо хорошо, когда я касался ее, а она подчинялась. Это было полное доверие, полное растворение друг в друге. Когда я окончательно освободил Донну, она сказала, что тоже хочет меня связать. Я согласился. Она вязала меня только до пояса: руки сложены за спиной, на груди веревка крест-накрест. В таком положении мне пришла мысль, что вот прямо сейчас и ни секундой позднее я хочу обладать ей.
«Ты хочешь, чтобы я вела?»
«А ты не можешь…привязать и себя тоже?»
Эта идея показалась мне сумасшедше-прекрасной. Донна взволновалась, затем неловко опустилась на меня сверху (я сидел на пятках) и я вошел в ее податливое тело. Она скрестила ноги у меня за спиной и в такой позе за щиколотки привязала себя к моим путам, затем обняла меня за шею и так же связала себе запястья. Всё. Мы были неразрывно привязаны друг к другу, я лишь мог двигать бедрами, что я и сделал, поскольку терпения во мне не осталось ни грамма. Как описать ту близость, которая произошла между нами дальше? Фантастично, прекрасно, незабываемо. Это был единственный в моей жизни нежный секс, который я больше никогда не повторял. Ни с кем.
И как в любом сценарии голливудской мелодрамы мы, казалось бы, должны были после этого навсегда остаться вдвоем, пожениться, нарожать кучу детишек… Ничего этого не произошло. Идеальный секс – это еще не идеальная любовь. Мы с Донной в полном смысле популярного изречения «не сошлись характерами». У нас было слишком мало общего для взаимных отношений, для любви… Мы с ней были разные люди и в конце концов нам пришлось разойтись по разные стороны. Я не искал после этого связей с женщинами, у меня были только парни на одну ночь. Что мне было, их связывать? Какой нормальный человек в здравом уме согласился бы на такое? Искать «нижнего» партнера на ночь через интернет тоже было как-то лень. Так мое увлечение БДСМом постепенно забылось и я лишь изредка занимался самым прозаичным однополым сексом. Черт возьми, все мои партнеры были отвратительны.

[Asgard Guest]

…Кроме Тома. Донна бы сказала на тематическом жаргоне, что Том – ваниль, как они называют всех приверженцев стандартного секса, без игры и без девайсов. А я вот подозреваю другое. Чем Том не сабмиссив? Быть может, он кайфует, когда им обладают, может, ему нравится чувство подчинения и незащищенности? У меня от этой мысли ладони потели и в глазах начинало темнеть. Впереди открывались какие-то совершенно невероятные горизонты! Я начинал медленно, но верно впадать в глубокую эйфорию, как мечтательный подросток, а не зрелый мужчина. Если существует вероятность, что у нас с Томом сложатся отношения доминанта и сабмиссива, то…Пресвятая Дева, я предложу ему выйти за меня!
Я чокнутый извращенец.
Но всё-таки…о-о-о, я не могу представить своего счастья, если он согласится стать МОИМ, отдаться мне, доверить свою жизнь и свободу! Ну началось. Теперь эта идея оккупирует мой разум. Мой мозг будет связан в стиле «японская карада». Мне захочется немедленно прыгнуть с моста, если Том не оправдает моих страстных надежд. Но я не прыгну, у меня просто заново начнется депрессия. И я сопьюсь. А потом подсяду на наркоту. И меня точно заберут в психушку. Кажется, депрессия потихоньку начинается.
Господи, я хочу его связать! В позиции «креветки». Да-да, так и вижу, как он сидит в позе лотоса, согнувшийся… Или, может…«марионеткой». Петли через все тело: запястья, грудь, талию, бедра, лодыжки, локти плотно прижаты к голове, руки заведены назад…и подвесить. За восемь сдвоенных веревочек. Он не простит мне, ни за что не простит.
Что ж, а теперь вернемся к тому самому утру, когда Хем столкнулся со всей мощью накрывшей его волны страстей. Встали мы в собачий голос – полшестого. Кстати говоря о голосе и о собаках, случилась непоправимая оплошность: никто не вспомнил о бедном Хемингуэе. Всю ночь напролет он жалобно выл, а я из-за балконной звукоизоляции ничего не слышал. Зато слышали соседи. Бедный мой кабанчик! Из-за недуга Тома я совсем позабыл о тебе.
Сцена раскаяния перед четвероногим другом была душещипательна до чрезвычайности: я упал перед ним на колени, прижал к сердцу, рассыпался мольбами простить хозяина-идиота… Наверное, Том всерьез оскорбился, наблюдая сию идиллию: перед ним-то я колен не преклонял. Но ведь и пёс на меня зла не держал, в отличие от Тома. Животные, или по крайней мере собаки, вообще не склонны к обиде: провинившегося хозяина они встречают радостным лаем, будто он их неизменно доброе божество. Хотя, о чем я? Пса-то я не бил и не насиловал.
Перед тем, как я отправился на работу, Том сообщил, что уйдет домой. Я сделал попытку примирения: спросил, не хочет ли он прогуляться с Хемингуэем. Том подумал и всё-таки ответил согласием. Ну а что? Пес же не виноват. Я предложил свои запасные ключи от квартиры, чтобы можно было оставить собаку. Том сперва отнекивался (намек-то явный), но в итоге не придумал ничего лучшего и принял мой двусмысленный подарок.
Улицы за ночь подернулись густым инеем. Вот-вот пойдет первый снежок, начнется гололедица, пора будет сменить осеннее пальто на теплое и тяжелое, подбитое натуральным мехом. Нет, я не хвастаюсь, просто у лейтенанта британской полиции денежки как-никак водятся. Том, небось, ходит в куртке на синтепоне с дырявыми карманами, он ведь какой-то там лаборант при кафедре университета. По дороге я взял себе и Уоррену кофе в картонных стаканчиках и благополучно прибыл в офис. Тот день прошел однообразно. Мы поговорили с напарником о нашем расследовании; ни в квартире, ни вне ее он, вестимо, заветного ножичка не обнаружил, я предложил забыть об этой никчемной версии и рассмотреть альтернативы.
- У Джули, как и у любой нормальной хозяйки, дома есть набор кухонных ножей, ножницы для шитья, возможно, лезвие для конвертов… Не в том суть.
- А что, что ему помещало бы вымыть нож, стереть отпечатки на рукояти и сунуть обратно на подставку к остальным?!
- Время, Уоррен, на это элементарно нужно время.
Мы сидели в моем кабинете и курили в приоткрытое окно. Ветер слегка ворошил бумаги на моем столе. Температура в комнате начинала постепенно падать.
- Да много ли надо – две минуты! – громко возражал Уоррен, набрасывая на плечи свое серое драповое пальто.
- Ну вот смотри показания свидетелей. – Я дотянулся до стола, сидя на подоконнике, и взял один из листков бумаги, сложенный в файл. – Какие тут временные указатели. Свидетель номер один, господин Юр, утверждает, что столкнулся с подозреваемым на лестнице примерно в 16 часов. Хорошо, его звонок в полицию отмечен 16:10. Это нормально?
- А что? Мог ошибиться в 5-10 минут, так постоянно случается.
- Пишет, мол, спускался вынести мусор. Вот ты мне скажи, где у них мусорные контейнеры?
- Да-а…хрен его знает! – Уоррен почесал бровь, задевая ее фильтром от сигареты. – Ну, не близко, с той стороны дома. Почти на остановке.
- О, ну прекрасно! За 10 минут он преодолел 4 этажа туда и обратно, не говоря о том, что надо еще и дойти до контейнеров.
- А звонок с его стационарного?
- Откуда ж еще. Он пришел, услышал якобы крик своей соседки Джули и тут же вызвал полицию.
- Мог спутать время. Может, у него часы спешат или он вовсе во времени потерялся. Было на самом деле полчетвертого, – пожал плечами Уоррен и стряхнул пепел в окно. – Черт, сквозит.
- Мог и спутать, я ведь не утверждаю. Вот только Том…э-э, Хиддлстон к убийству не причастен. Он должен был там пробыть как минимум час.
- С чего это?
- С того, что наша девочка перед смертью успела как следует размяться.
- То есть?
- У нее был секс с кем-то. Ты упускаешь подробности, Уоррен. Люди обычно перед тем, как нырнуть в койку, беседуют о чем-то, надо ведь было как-то ее подготовить – это очень важный психологический момент. Он не стал бы торопиться. Этот Юр мог ошибиться во времени, но никак не на час.
- Ладно, а другие показания?
Я сделал очередную затяжку и углубился в чтение документа.
- Вот еще одна соседка по площадке, миссис Креиг. О, так ее я, кажется, видел! Она говорит, что никаких криков не слыхала. Но тут надо сделать оговорку, что бабке без малого сто лет, давно небось оглохла.
- А еще кто-то слышал?
- М-м-м. Нет.
- Вот те раз.
- Кто-то на работе был…
- Что еще пишут?
Я перевернул шуршащий листок.
- Крестная Джули жалуется на некоего мистера Трамелла, мол, девушке проходу не давал.
- Кто такой?
- Не знаю, бугай какой-то. Сантехник, что ли, или разнорабочий.
- И где он был.
- Дома торчал после смены. Бухал, видать.
- Ну и дребедень.
- Не то слово.
На том мы с Уорреном и сошлись. Мне уже осточертело это дурацкое дело. В обеденный перерыв я сгонял за пончиками с капучино и засел в интернете, разглядывая всякие БДСМ-фотки, заодно освежил в памяти пару техник.
В конце дня, когда я первым уходил домой, коллеги неожиданно остановили меня вопросом, где я собираюсь отмечать Новый Год. «В стриптиз-клубе», – на автомате сказал я. Все рассмеялись, а Эллис, операторша, заявила, что есть предложение организовать небольшой корпоративчик.
- Мусорской корпоратив? – продолжил иронизировать я.
- А шлюх вызовем? – выглянул из-за своего стола Уоррен, как всегда с пошлым комментарием.
- Зачем вызывать? Накроем какой-нибудь городской притон, оформим дело и привезем всех сюда. Типа умелый шантаж.
- Ага, а тут уже будут шарики и гирлянды развешены!
Офис разразился громким смехом, я весело попрощался и наконец ушел.
По дороге домой я всерьез задумался о покупке материалов для шибари. Даже если я никогда не решусь на это, пускай веревки хотя бы будут при мне. Лучше не исключать для себя какой-либо возможности. Я съездил к рыночной площади, зашел в строительный магазин и взял пять джутовых шестимиллиметровых канатов. Там же меня и осенила страшная мысль, как всё это темное дело провернуть. Я мог Тома усыпить, а потом связать. На выходе из магазина у меня уже подрагивали пальцы рук, держащие пакет с канатами. Глаза непроизвольно нашли вывеску ближайшей аптеки. Делать было нечего, ноги понесли меня прямо туда.
Нервно прижимая к себе бумажный пакет, я спросил у аптекарши, какое у них самое надежное снотворное средство. Тётенька недоверчиво меня оглядела и поинтересовалась, нет ли у меня рецепта от врача. Я соврал, что врач мне уже выписывал одно («Как бишь его? Зекс, фекс…Доксиламин, говорите? Точно-точно!»), но, увы и ах, оно оказалось бездейственным, поэтому я больше не доверяю этому врачу. Аптекарша сжалилась и порекомендовало средство, которое лошадь свалит на добрых шесть часов – метаквалон. Я хищно сцапал одну пачку и нетвердой поступью поплелся к машине.
К сожалению, все эти предварительные заготовки не дали мне душевного успокоения, а, скорее, наоборот – рядом с ними мне было не по себе. Я сам раздул это пламя. Теперь мне не терпелось привести свой план в действие, а это могло стать огромной ошибкой. Я всё еще питал к Тому неутолимое желание, но удовлетворить его обычным способом было бы недостаточно – слишком прочно засели в мозгу эти узлы и веревки. Я хотел Тома непременно связанным, обездвиженным, покорным.
Вечер обещал быть скучным. Однако случилось невероятное. Мы с Хемингуэем смотрели телек, развалившись на софе в гостиной, как вдруг раздался дверной звонок. Было что-то около восьми вечера. Я неуклюже добрел до коридора (комната освещалась одним только телевизором да тусклым ночником) и открыл входную дверь. Хемингуэй с радостным хрюканьем бросился к Тому.
- Прости, я весь мокрый. Сейчас здесь будет лужа.
- Дождь пошел?
- Снег! – бодро рассмеялся Том.

[Asgard Guest]

Я запер за ним дверь и героически преодолел желание тут же припереть его к стенке, пользуясь интимным полумраком. От Тома и впрямь веяло морозцем, а на мешковатой зеленой куртке (ну что я вам говорил?) серебрился мелкий снежок.
- Я тут принес кое-что, – мой гость поднял пакет с чем-то большим, квадратным по форме (явно не бутылка Шато Марго). – Мы можем поговорить?
- Проходи, – я указал рукой в сторону гостиной и сам направился туда.
Мы включили верхний свет в комнате. Я поставил вариться кофе. Том водрузил свой пакет на стеклянный столик и принялся извлекать оттуда нечто тяжелое и громоздкое.
- Вот. Типа приемник частот из потустороннего мира. Сам собирал по образцу того, которым мы с Джули пользовались. Мой не так крут.
Я скептически оглядел пыльный агрегат наподобие дедовских кассетных магнитофонов. Том нажал пару кнопок, открыл кассетодержатель (мать честная!), вытряхнул на стол пригоршню старых кассет из пакета, взял одну, подкрутил мизинчиком пленку и вставил в свой инопланетный передатчик.
- Сегодня в парке записывал, – из кассетника послышался неприятный шум, на его фоне чья-то болтовня, детский смех и лай Хемингуэйчика, судя по всему. – Ты не смотри, что он выглядит, как магнитофон. На него можно еще и записывать, и настраивать на определенную звуковую частоту.
Том облокотился на колени и кокетливо заправил волосы за ухо. Мы подождали некоторое время.
- Вот! Слышишь?
Я встал к нему вполоборота, потому что как раз тогда извлекал бутылочку Джек Дэниэлса из буфета.
- Бульканье какое-то.
- Нет, это человеческая речь!
Я повернулся к Тому лицом и плеснул в свой бокал немного янтарного виски.
- М, кажется, теперь и я разобрал. Он сказал «хуй», – я с удовольствием опрокинул в себя обжигающий напиток.
- Ничего подобного! Он говорит о пении птиц, откуда там взяться хую? – оскорбился Том.
- Я отчетливо расслышал. Хоть перематывай.
Том навалился на край дивана, закинул одну ногу и как-то особо значительно на меня посмотрел.
- Крис, мы годами работали над этими записями. Вся наша аппаратура, все файлы с результатами, все заметки Джули… Я ничем не заслужил такого отношения. Я простой ученый-любитель. Но мне нужны мои материалы, ты и представить не можешь, как это важно! Пожалуйста, отдайте их мне.
Он чуть склонил голову на бок, поднял брови и показал свои жемчужные зубы.
Нет, я не выдерживаю, когда он делает подобные гримасы. Эта растерянность, эта робость…
- Я не прошу ни о чем сверх этого. Я был коллегой Джули по эксперименту, значит, тоже претендую на авторство. Наши результаты, им цены нет! Крис, пожалуйста, помоги мне их вернуть.
И мы плавно приблизились к самому главному. Но я хочу сделать краткое лирическое отступление – уж слишком сладостен момент. Сейчас меня несказанно волнуют губы Тома и его глаза. Я разрываюсь между ними и не могу решить, чему сначала уделить внимание. Хорошо, будем двигаться по нарастанию чувственности – от меньшего к большему. Поговорим о Глазах Тома.
Говорят, в любимом человеке все черты кажутся необыкновенными. Я полностью с этим согласен, но так как мы всё же глядим на Тома с точки зрения рассказчика, то и портрет его обязан соответствовать моему и только моему виденью. Я понял, насколько меня завораживают глаза Тома, в тот день, когда впервые привез его к себе домой и мы ели лапшу на кухне. У него глаза чистейшего серого цвета, кажущиеся почему-то смутно знакомыми. Этот цвет как будто обличает в них некую искренность и даже невинность. В них таится грустная задумчивость. Когда Том опускает веки, не смежая их до конца, его глаза кажутся по-детски большими. Порой он глядит так, что у меня сбивается дыхание и учащается пульс. Они совершенны, они бездонны, я от них без ума. Если глаза – зеркало души, пускай так и будет.
Теперь остановимся на его губах, и вот уже мое сердце начинает неистово колотиться. Нет даже смысла говорить, как я обожаю их целовать. Когда я тесно сцепляю наши языки, Том в моих руках замирает. Он совершенно ничего не делает, передает ситуацию полностью в мои руки, что ничуть не удивительно: целуюсь я отменно. Когда я ласкаю его лицо и шею, Том закрывает глаза и глотает ртом воздух, или только соблазнительно обнажает передние зубы – поверьте, это оргазм; более откровенного вида придумать нельзя. Заломленные брови в сочетании с этим ртом – верх блаженства. Я могу лишь тупо восклицать: «Божемой! Божемой!» Если говорить сухо, его губы тонкие и яркие. Если рассматривать их не статически, а в движении, они могут улыбаться с застенчивостью двенадцатилетней монастырской послушницы, могут сжиматься с очаровательной скромностью господского сына, могут прикусываться, словно он молоденькая сладострастница. Пожалуй, нет такой роли, которой Том не мог бы воплотить в себе.
Он не женственен, он не инфантилен, он не лицемерен, но всё же что-то благородное заложено в его мимику. Он мне ужасно напоминает юных героев некоторых средневековых романов, которые в те времена изображались именно так: строжайшие манеры, христианская сдержанность, почти женская романтичность. Признаться, еще в школе, читая английских классиков, я мечтал о каком-нибудь Айвенго или Чайльд Гарольде, даром что они сами воздыхали по слабому полу. Так уж у меня извилины подкручены. Сейчас, разумеется, меня эта блажь больше не волнует, а вот раньше…будь я странствующим рыцарем или вольным стрелком, с удовольствием бы зажал какого-нибудь стройного сынишку герцога или белолицего саксонского принца в темной стенной нише; не зря эти молодцы носили длинные платья, а то и колготки.
Но мы отвлеклись от темы, говоря о достоинствах моего маленького миньона. Я понял между тем одну важную вещь: так вот зачем Томми передо мной выкаблучивается. Я-то на кой черт ему сдался – Томушке нужны плоды его непосильных трудов: записи и оборудование, которое у них с Джули благополучно сперли. А до этого ему надо было, чтобы я вытащил его из тюряги. Эко ты хитро всё придумал! Черт возьми, Том, неужели ты терпишь всё это ради науки? Новый Джордано Бруно, что ли?
Я захотел проверить свою теорию: налил два шота виски, присел рядом с Томом и нахально закинул руку на спинку софы, жадно пялясь ему в лицо. Том убрал ногу с дивана, сел ровненько, вежливо взял предложенный стакан, но как только я прижался к нему, чтобы поцеловать, легко упер мне ладонь в грудь и смущенно отвернулся. Однако.
Ну что ж, шалость не удалась. Тем не менее я остро чувствовал надобность в каких-то действиях с моей стороны. Птенчик упорхнул от меня, еще когда я выпустил его из клетки, просто до сих пор я не догадывался об этом. Однако пока что я сжимал его в руках, и внутренний голос шептал мне: «Carpe diem, Хемсворт, лови момент!»
Оправдавшись тем, что иду снимать кофе с плиты, я удалился на кухню, лелея в уме свой дьявольский план, свою последнюю вендетту. Тем временем кофе и впрямь сварился. Я разлил его по маленьким чашечкам, одну отставил подальше, а вторую приготовил для классического любовного зелья. На кухонном столе небрежно лежал мой пакет с веревками и пачкой снотворного. Я извлек полосочку запечатанных белых капсул и выдавил одну такую крошку, после чего аккуратно разрезал желатиновую оболочку ножом над салфеткой. Горстку белого порошочка я до последнего грамма высыпал в чашку и хорошенько размешал. Оказалось, метаквалон хреново растворяется, поэтому пришлось щедро булькнуть в кофе холодного молока. Так вроде не видно.
Придя в гостиную, я сразу же вручил Тому его чашку, чтобы ненароком не спутать, и мы начали кофейничать.
- А что он белый такой? – усомнился Том, отхлебывая впрочем из своей чашки.
- Со сливками, – важно ответил я. – Послушай, Том. Мне нет резона от тебя скрывать. Когда ты последний раз пришел к Джули, твоих причиндалов в квартире уже не было.
Глаза Тома постепенно начали приобретать форму пенни.
- Их не нашли ни сыщики, ни я сам, так что… Нет их, Том. Я ничем не могу тебе помочь. Разве что по раскрытии дела мы выясним, кто прибрал их к рукам, и тогда уж вернем тебе. Однако, раз уж таинственный соперник взялся за дела рук ваших, он, пожалуй, попытается как-то выгодно их использовать. Понятия не имею, что это значит, – я самодовольно перекинул ногу на ногу и пригубил кофе. – Может, ты знаешь?
Том страдальчески взялся за голову и протараторил:
- Быть не может, никто не должен был знать!
- Видимо, узнал.
- Да кто же это мог быть, мы никому ни слова не говорили!
- Иметь секреты иногда очень опасно, – коварно изрек я. Что за слог, что за красноречие!
Между тем Том волнительно отставил чашку на столик. Я забеспокоился.
- Эй! Я же для тебя его готовил!
Том вздрогнул, послушно взял чашку обратно и принялся пить большими глотками. Следующие десять минут беседа шла в том же направлении. Я расточал общие фразы и старался держать язык за зубами, что касается моих мыслей и целей. Поминутно мои глаза опускались к наручным часам, а терпение всё утекало и утекало. Я предвкушал свою увлекательнейшую игру с небывалым азартом.
Наконец Том странно заозирался по сторонам, хорошенько потер глаза, зрачки которых сделались просто огромными, вскочил на ноги и поплелся к балкону со словами: «Мне как-то дурно, пойду подышу». Я живо его нагнал и не зря: ноги Тома подкосились и я едва успел подхватить его. О, это был момент не хуже Шекспировской сцены в склепе Капулетти! Я опустился на колени, продолжая крепко держать Тома, а он наградил меня взглядом а-ля «прощай, любимый мой», думая, наверное, что вправду отдает концы. Даже Хемингуэй беспокойно подбежал к нам и печально заскулил. Я резким движением поднял Тома повыше, а затем сделал то, за что уже много раз награждал сам себя медалями почета: я прильнул к его губам сухим поцелуем венецианской девы, а он – вы себе представьте – со стоном вожделения горячо впился в меня, чуть ли не позволяя насиловать свой рот, как мне вздумается. Сразу после этого Ромео отключился, и мне пришлось на руках перенести его на диван.

[Asgard Guest]

Так как в моем распоряжении была всего одна ночь, я решил устроить Тому представление театра кабуки. Посему для наилучшего эффекта предлагаю вам на короткое время переселиться в тело Тома и взглянуть на явившуюся ему картину глазами последнего.
Итак, представьте, что просыпаетесь вы посреди комнаты, плотно укутанной мраком и душистым запахом благовоний. Вы находитесь в кругу света, льющегося на вас с четырех декоративных свечек, расставленных по углам коврика-татами, на котором вы сидите. (Здесь умелый режиссер вставил бы несколько глубоких барабанных ударов). Воспоминания слабым песочным ручейком начинают проникать в ваш мозг. Вы силитесь пошевелиться, но обнаруживаете себя накрепко связанным. (Шепчущие звуки японской лютни). Руки заломлены сзади, ноги сложены крест-накрест и связаны на лодыжках, грудь и спина сдавлены веревочным переплетением, кусающим обнаженную кожу. Вы не можете выпрямить спину, поскольку от лодыжек к солнечному сплетению тянется коротенькая веревка, заставляющая плечи касаться колен. Хочется закричать, позвать на помощь, но рот тоже связан плотным шелковым платком. И тут…(пронзительно-тонкий музыкальный узор бамбуковой флейты) перед вами возникает мужчина. Он одет в кимоно (на самом деле халат) из черного шелка с золотыми дракончиками на плечах и спине, его волосы туго собраны резинкой. Он делает шаг навстречу, выступает на свет, опускается перед вами на колени…
Ну и хватит, в принципе. Покончим с этим интроспективным взглядом и перейдем к объективной действительности, ибо всё самое интересное происходило за кадром. Как только метаквалон подействовал, я тотчас засек время, чтобы не упустить момент пробуждения Тома. Но тут нельзя было полагаться на общее действие препарата: снотворные положено принимать где-то за час до сна без учета, что пациент будет не мирно лежать в кроватке, а подвергаться постоянному внешнему раздражителю, то бишь мне и моим джутовым веревкам. Говоря проще, я не знал, когда Том очнется: через шесть часов или через пять минут. Его тело во сне было расслаблено, что прекрасно способствовало обвязке без травм, но в итоге я выбрал для него очень напряженную позу, в которой нормально не выспишься. Обвязка была несложной, на нее ушло минут пятнадцать. Я стянул с Тома шерстяной свитер, джинсы и прочее, принес из кухни три каната (этого бы вполне хватило), сел рядом с ним на диван и придал безвольному телу сидячее положение, любовно закинув голову Тома себе на плечо. Пока он грел меня нежной щекой и прохладно дышал в ключицу, я связал ему руки крестообразно с фиксацией на запястьях, затем кое-как обвязал плечи, трицепсы и грудь в две поперечных ленты и две вертикальных, так что ровному дыханию ничто не мешало. Наконец одолев верхнюю часть тела, удерживая сползающего Тома как только можно, я сгреб его с дивана, перетащил на тот самый коврик из какой-то грубой пеньки и усадил по-турецки. Преимущество данной позиции заключается в том, что в ней можно спать сидя и не заваливаться. Вы плотно сидите на всей ширине ног, а нагрузка со спины целиком переходит вниз. Проблема в том, что сильно затекают ноги, особенно в области бедер. Именно поэтому Том и проснулся через час после внезапного обморока.
Я как раз прогуливался по комнате в своем модном халатике, который не распечатывал с тех пор, как мне его подарили родственники на Рождество. Голова Тома всё это время мертвенно свисала, но тут вдруг зашевелилась и я услышал тонкий протяжный стон. Наконец мой сонный узник поднял глаза ровно на тот уровень, который позволяла ему веревка, различил в дымном мареве, кружившемся перед ним первые секунды, мой величавый силуэт и как-то вяло забился, тихо постанывая и поскуливая. Джутовые веревки туго затрещали. Я встал перед ним на колени, вроде как вежливый самурай, и провел большим пальцам по его губам. Том разжал закусанную повязку и эротично закатил глаза, пытаясь смотреть на меня. Я взъерошил ему волосы, погладил лицо и завел свою тщательно продуманную речь:
- Успокойся, это не кошмарный сон, я ничего тебе не сделаю. Сейчас я сниму кляп при условии, что ты будешь молчать. Одно слово – и я верну повязку на место. – Том обессилено понурил голову, но я взял его за подбородок. – Послушай внимательно, что я тебе скажу. Никто не будет тебя преследовать, Том, но и никто не станет бегать за тобой. Я не дурак и гордость тоже имею. Как я уже сказал, не жди от меня никакой помощи. Если найдутся твои кассеты или что там, тебе их так и так вернут. Защищать тебя от этого злобного гения я тоже не буду, я тебе не телохранитель. Можешь подцепить себе какого-нибудь бычка, дело твое. В общем, живи, как хочешь. – Я дернул узел на его затылке и шелковый платок скользнул мне в ладонь. Том громко сглотнул, не произнеся ни слова. – Но вот еще что, – одним резким движением я взял ту самую веревку, скрепляющую ноги пленника и его туловище, и опрокинул Тома на спину. Его голова глухо ударилась о ковер, а из губ вырвался теперь уже отчетливый стон. Мне пришлось далеко перегнуться через его высоко сцепленные ноги, чтобы достигнуть лица. – Том, – прохрипел я ему в самые губы. – Я люблю тебя. Я… – Нетерпеливый поцелуй в уголок рта. – Безумно… – И все слова утонули в этом поцелуе, мокром, жадном, болезненном. Он дышал, как подбитая птица, пока я искусывал его губы в полном исступлении.
- Крис.
- Ш-ш-ш! Помнишь, о чем я говорил?
Я с маниакальной нервозностью схватил шелковый платок, валявшийся рядом, дернул «рукоятку управления Томом» на себя и торопливо завязал ему глаза. Том пришел в замешательство, как и полагается, застонав с удвоенной силой. Я развязал полы халата, достал из кармана и надел презерватив, вновь отрегулировал положение обездвиженного любовника и страшно навис над ним. Страшно, потому что именно так нависают мифические демоны над своими жертвами, полностью охватывая их чернотой широких одежд (в моем случае это был халат).
Придерживая Тома за рукоятку, я трепетно вошел в его тело, касаясь бедрами теплых ягодиц. Том вскрикнул, резко отвел голову в сторону и прельстительно коснулся подбородком своего плеча. Мне мучительно захотелось обласкать его, но в таком положении я не мог делать всё одновременно. Я начал нетерпеливо двигаться, успокаивая Тома: «Я недолго. Недолго. Я не сделаю больно». Это был какой-то апогей сумасшествия. Том заламывал шею, ерзал волосами по полу, дергал головой, изнывал то ли в истерике, то ли в экстазе. Я возил его по проклятому колючему коврику, рычал от невозможности вонзить в Тома зубы, брал его со всей силой и при этом нёс всю ту чушь, которая появляется в голове, когда в нее ударит сперма. Честно, я не помню, что ему говорил. Зато я помню единственное слово, которое надрывно выкрикивал Том – мое имя.
Разрядка наступила очень быстро, потому что я ничуть не сдерживался. «Хорошо, – подумал я про себя. – Нельзя его сейчас мучить». Том перестал дергаться и только почти незаметно дрожал. Я принес из кухни нож, перерезал веревку между его щиколотками и грудиной, перерезал держащие узлы на ногах и запястьях, и он смог облегченно растянуться по полу. Я отбросил нож в сторону и обхватил всё еще незрячего Тома за шею и талию, поднимая к себе. Он чуть поджал связанные ноги, вывернул и опустил беспомощные руки.
«Освободись сам, – сказал я ему. – И уходи», – после чего стянул с его глаз повязку и покинул комнату прежде, чем встретиться со взглядом Тома, ненавидящим или… Да плевать.
Не знаю, что это было. Я его выгнал? Мне было уже всё равно, когда я цедил на кухне виски прямо с горла. Вдруг раздался не такой уж громкий хлопок двери – этим и обозначился спокойный уход Тома. Спокойный. Он никогда на меня не орал. Интересно, как он объяснит дома веревочные следы на теле – этих побольше, чем засосов. Плохой-плохой Томми.
Тем вечером случилась еще одна трагедия. (Да, у меня почему-то так всегда: за одной неурядицей сразу следует вторая). Когда я уже пьяный ввалился в гостиную, мое расфокусированное зрение вдруг уловило на кофейном столе все Томовы пожитки. Вот что немедленно пришло, можно сказать с разворота врезалось мне в хмельную башку: Том забыл свои вещи! Оставил самое ценное, что у него есть на сей день, в логове злейшего врага! Немыслимо! Он ведь идет на всё ради науки, как он мог не подумать о своих чертовых записях с пением птиц и об этом уродском агрегате?
Я был в смятении. Бежать за Томом надо было минут сорок назад. Как фатально я ошибся! Том! Мой тихий трепетный Том, кумир моей души!
Я в сердцах схватил жужжащий кассетник и уже вознес над головой, чтобы разбить его в дребезги об пол, как вдруг до меня дошло, что он не воспроизводит а зачем-то записывает звук. Я ткнул сразу во все кнопки по очереди и вдруг услышал начало нашего сегодняшнего разговора.
«А что он белый такой?»
«Со сливками».
Я опустился на диван и стал заворожено слушать.


Прослушать или скачать Õèäý-Õèäý Ìàëåíüêèé ïðèíö бесплатно на Простоплеер

[Мертвый принц]

Ох, автор, погладили мои кинки!
Если пропишете потом еще и эмоциональную состовляющую ДС-отношений (если они будут), буду вас обожать!

[Asgard Guest]

Классно!!!Только в этой главе мне Криса отчего то жалко до слез

[[Дин Винчестер]]

а мне Тома жалко, так измываться над парнем, а потом признаться в любви и выкинуть как ненужную куклу.
вот ведь шизойд.
может, Том не в восторге от фетиша Криса, но он явно привязался к детективу... а тот: "я не буду тебя защищать и помогать, но я люблю тебе, а теперь - ВОН ОТ СЮДА!"
головушка у кого-то не в порядке.

но, мне очень нравится стиль написания текста. да и развитие сюжета неординарное.

[Бегун на длинные дистанции]

На самом интересном месте
А вообще, это настолько шикарно, что я уже жалею, что на работе сел читать))

[Asgard Guest]

Если пропишете потом еще и эмоциональную состовляющую ДС-отношений (если они будут), буду вас обожать!

Всё сделаем

Только в этой главе мне Криса отчего то жалко до слез

Дальше будет хуже

головушка у кого-то не в порядке.

Просто любовь зла) Я серьезно. Рассказ начинается с фразы "Я долго думал, где же всё-таки исток моего помешательства", это не для красоты. Но я сейчас не хочу делать спамы, потому что через пару дней всё равно будет глава с подробными объяснениям мотивов,поступков и тп.

А вообще, это настолько шикарно, что я уже жалею, что на работе сел читать))

А в чем собственно проблема?)

автор

Сирдца и любовь! Офигенно!

[Asgard Guest]

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ, трагикомическая

"В общем, настоящая причина, по которой вас прислали сюда –
это проведение экспертизы. Установить, являетесь ли вы душевнобольным –
вот настоящая причина. Почему они пришли к такой мысли?"
"Я думаю, это потому что я слишком много дерусь и трахаюсь."
"В исправительном учреждении?"

«Пролетая над гнездом кукушки»

Сперва я даже не понял, что произошло. Так обычно всё и начинается: упадок духа и общая растерянность, затем постепенно возникает осознание, страх, горечь, пока в итоге ты не приходишь к туннельному восприятию действительности. Проснувшись утром на диване в той же позе, в которой отключился вечером, первым делом я ощутил то давящее чувство, которое, казалось, я раз и навсегда исцелил. Это было…черт возьми, как вернуться в самый плохой день в своей жизни. Воспоминания о той безнадежности, о том страхе и стыде перед самим собой… Да, мне было страшно от того, что я не могу совладать со своим настроением. Слабость, бесконтрольность, обреченность. Я встал, вышел на балкон и бессознательно открыл окно. Двор сплошь был покрыт снегом, в нем играли дети и собаки, люди суетились, кричали и радовались. Это был чарующий зимний пейзаж, снежная сказка. Я подумал, что меня он совершенно не трогает. Я накормил Хема и вышел пройтись с ним: вдруг полегчает. Воздух покалывал ноздри, обжигал лицо, под ногами звонко хрустел снег, а я ничего не мог поделать со своими мыслями, я выглядел, как нелюдимый чудак, скряга и гордец, который презирает все радости жизни. Я старался не смотреть на людей, потому что мне казалось: одним своим видом я испорчу им настроение. Мы сидели в парке, пес то и дело бегал вокруг меня, ел снег и подзуживал угрюмого хозяина поиграть. Но мне было настолько одиноко, настолько пустынно, я ничего не хотел. Через час после опоздания на работу я удосужился позвонить капитану и наплести историю об ужасной простуде. Тот поверил мне на слово, видать, такой страдальческий был голос.
Домой мы вернулись часу в двенадцатом. Я неутомимо патрулировал гостиную и лихорадочно вспоминал рецепты Моны, которыми я пользовался в былые времена. Я знал, что нельзя сидеть в одиночестве и пить, но в ту минуту мне больше всего хотелось именно нажраться в хлам.
Я вспомнил о Томе. Собственно, был даже предлог увидеть его: забытый приемник с кассетами. Часов в шесть я сгрузил в пакет всю эту дребедень, взял с собой Хема и поехал к маме Тома (ее адресом я, вестимо, обзавелся заранее). Каким же было мой потрясение, когда маменька в бигудях и с зеленой крем-маской на лице оглядела меня с озадаченной миной и заявила, что сыночка свалил вот прям этим утром в неизвестном направлении. Я повысил голос, едва не переходя на ор, пригрозил арестом подлого беглеца, дескать, расследование идет, а он смеет предпринимать тайные вылазки вопреки решению суда! Маменька запаниковала и призналась, будто Томушка говорил о какой-то экспедиции, но я решительно не поверил этим россказням, затребовав войти в квартиру и провести обыск. (Тут я, конечно, перегнул палку). Мы спорили еще минут десять, я даже шантажировал несчастную женщину тем, что при мне имеются очень важные для Тома вещи, так что было бы разумно с ее стороны, если он здесь, сообщить об этом сыну. Миссис Хиддлстон поклялась святой Магдалиной, что Тома в квартире нет, и попросила вернуть ей вещи сына, однако было поздно: я злобно схватил Хемингуэя свободной рукой, сверкнул глазами, аки свирепый инквизитор, и умчался вниз по лестнице; лишь черное пальто вздымалось от быстрой ходьбы, как плащ графа Дракулы.
Я пытался звонить Тому на мобильный («Вернись, я всё прощу!»), но меня упорно игнорировали, пока абонент вовсе не пропал из сети. На самом деле этот телефонный штурм продолжался несколько дней, и мне пришлось бы перескакивать события. Впрочем, событий было не много. На второй день моей депрессии я принял окончательное решение не вылезать из дома, кроме как на утреннюю и вечернюю прогулку с собакой. Хорошо помню, как дня три кряду я сидел в одном и том же кресле, мысленно и вслух попрекая Хиддлстона за то, что он посмел бросить меня в таком состоянии. На пятый день «апокалипсиса» Том сам разрешил мои сомнения внезапным звонком. Он несколько раздражительно сказал, что теперь ограничен в связи и не может со мной болтать, так что, цитирую: «Не надо названивать мне каждый божий день». И тут же добавил: «К тому же нам не о чем говорить». Я вскочил с кресла, метнулся в центр комнаты и выдавил из себя трагическое «я ведь люблю тебя». Том вздохнул, тихо произнес: «А я тебя не понимаю», – и бросил трубку.
На следующий день произошло страшное. Естественно, начальство уже давно начало подозревать мою симулянтскую деятельность, и рано или поздно кто-то должен был заявиться «попроведать» несчастного занемогшего Хема. Был вечер (более точно я сказать не могу, так как к тому часу мое пространственно-временное восприятие уже снизилось до нуля). Раздался скрип замка входной двери, которая почему-то оказалась открытой. Я по обыкновению сидел в кресле у балкона, хмуро пялился в стену и пил виски. В комнату вошел Уоррен.
- Ну и перегарище тут, – сказал он.
Я взглянул на него не более ласково, чем на стенку, и промолчал.
Уоррен снял пальто, усадил свой тяжелый круп на софу и посмотрел на меня с серьезным видом. Наш разговор длился долго и с частыми перерывами (правильнее сказать, Уоррен много говорил и часто прерывался). Я передам его единым текстом, поскольку молчание всё равно не несет в себе смысловой нагрузки. Уоррен не стал расспрашивать, что со мной и почему я пью, в тот момент его куда больше волновали другие проблемы. Вот, что он сказал:
- Послушай, Хем, я только что из участка, и ты не поверишь тому, что я расскажу. Я сегодня опять наведывался на Билдер-стрит, решил по новой допросить свидетелей. Ты прав был насчет этого Трамелла, никчемный тип. Я даже толком его не расспрашивал – так хотелось поскорее свалить из этого притона. Потом я пошел к Юру. Аккуратный такой студентик, говорит, в доме живет много преподов и абитуриентов из соседнего университета, он тоже подыскал квартирку поближе. Так вот. Сидим мы, болтаем, и тут мне, ну знаешь, приспичило. Я ему говорю, мол, не хочется мне заходить в квартиру покойницы; но у него в ванной какой-то ремонт, говорит, ни пройти, ни проехать. Что поделаешь? Я собрался и пошел в соседнюю квартиру Джулии. Сижу я, значит, на толчке и вдруг – бац! – на двери, на верхнем наличнике, вижу, что-то блестит. И знаешь, что это было? Маленький перочинный ножик. Спрятан прямо на виду! Я сую его в пакет и давай в метро, скорее вести в участок. Спускаюсь, значит, в подземку, стою, жду. Вокруг куча народу, меня оттеснили прямо к туннелю. Тут, слышу, едет поезд. И вдруг – чтоб ему провалиться, уроду! – кто-то толкает меня в спину и я лечу прямиком на рельсы! Твою мать! Я бы точно в рулет превратился, если бы люди вовремя не удержали за пальто! Я спохватился, давай орать: «Кто это сделал? Держите гада!» Но тот уже ускользнул. И никто даже толком не рассмотрел: одни говорят – парень в капюшоне, вторые – большой крепкий мужик… Хрен разберешь! Ладно. Я сажусь в проклятущий поезд и еду в участок. Сразу же при мне делают экспертизу ножа. И знаешь что, Хемсворт? На нем остатки крови малышки Стивенс и отпечатки Хиддлстона. Никаких сомнений! Уже послали наряд для задержания к нему домой – брать надо ублюдка! И вот еще что. Я подозреваю, что это он столкнул меня. Как-то прознал, что я нашел улику, и хотел замести следы, пока не поздно. Так что, парень, кончай бухать и возвращайся в дело. Всё, мне пора.
С этими словами Уоррен поспешно оделся и покинул мою квартиру.
К тому времени я окончательно превратился в каменную статую Рамзеса Второго. В голове еще плескались остатки здравого смысла напополам с виски, но тело на какие-либо действия было не способно. Я остекленевшим взглядом бурил стенку и думал, судорожно болезненно думал. Тома подставили. Кто-то знает о Уоррене и обо мне, кто-то долго следит за нами. Возможно, тот человек в желтом дождевике, которого я видел через окно кухни. Нет, это сейчас неважно. Тома ищут, Том в опасности.
Спустя минут 30-40 я решил, что меня это больше не волнует. Начали появляться мысли, что я в принципе могу и ошибаться, нет никаких доказательств, что это не Том. Он же скрылся. Иногда всё складывается так просто, а люди до такой степени это усложняют. Да какая к черту разница: он или не он? За нас уже всё решили, разве нет? Пускай хоть однажды поработает кто-то, а не я. Я лучше посижу. Вон еще бутылка недопита.
А нет, допита.
Господи, как же плохо, думал я, как же хочется сдохнуть! Не могу, не могу больше это выносить! Я не хотел знать, схватили его или нет. Я не хотел думать, что на это раз его засадят к убийцам и ворам в законе. Я жалел о том, что виски почему-то не помогает.
Я не понимал, что творю. Легко говорить о своих поступках в ретроспективе, но когда ты в стельку пьян, когда тебя душит скорбь и разочарование, ты не даешь отчета своим действиям. Я хотел, чтобы всё прекратилось. Чтобы завтра не наступило. Я хотел сбросить с себя ответственность.
Помню, как принес из кухни пачку метаквалона. «Посплю, – решил я. – Высплюсь как следует и забуду об этом дерьме». Потом я достал из буфета новую бутылку виски и сел обратно в глубоких раздумьях: в правой руке бутылка, в левой – таблетки. «Одну», – произнес я вслух, выдавил капсулу метаквалона, рассмотрел ее на свету и проглотил, запив виски. В глазах потемнело. Тут я заметил на диване Томов кассетник, и мне показалась хорошей мысль еще разок прослушать запись нашей ебли. Я поставил аппарат у себя в ногах, включил воспроизведение и откинулся на спину, наслаждаясь музыкой наших с Томом переплетающихся вздохов и всхлипов. Сперва я думал хоть подрочить, но вдруг испытал такой сильный укор совести! Я подумал, что надо всё-таки сказать ему. В кармане у меня был мобильный, я наскоро сочинил смс-ку: «Не появляйся в городе, тебя опять подозревают. На этот раз серьезно», – и отправил Тому. Затем ко мне внезапно пришла какая-то решимость, я взял пачку снотворного, выдавил в ладонь горсть капсул и залпом сожрал все до одной, щедро сдобрив их виски.

[Asgard Guest]

Взглянув на часы, я понял, что первая таблетка вообще-то должна была уже подействовать. И вдруг до меня дошло, о чем я так бессовестно забыл! Кабанчик мой, а как же ты! Времени в обрез, надо скорее что-то делать! Я начал бешено соображать, как позаботиться о собаке. Моне нельзя отдавать, у нее куча болезней, небось, и аллергия найдется. Уоррен? Да о чем я, нет! Этот мерзавец заморит голодом Хема в первую же неделю и тот сам от него сбежит. Я нашел какой-то стикер, ручку и написал прощальную записку: «Прошу отдать собаку Тому Хиддлстону. Если же последнего загребут, умоляю, не усыпляйте и не отдавайте в питомник!» Я подумал, а затем приписал: «И не кормите сухим кормом!!!»
Окончив свое завещание, я измождено опустился в кресло и предался мыслям о скорой кончине. Из кухни показался кабанчик, прибежал ко мне и поставил передние лапы на мои колени. Я взял его на руки и откинул голову назад, чувствуя, как меня всё сильнее и сильнее накрывает.
«Хем. О-о-о, Хем. Какая я сволочь. Малыш мой. Господи, как мне плохо. Господи…»
Последним, что я слышал, было бряцанье собачьего ошейника. И я отключился. Оркестр, туш!

Здесь необходимо выразить сердечную благодарность нашим врачам, благодаря которым автор сих бездарных сочинений не только поныне меряет землю грешную своими шагами вместо того, чтобы летать меж эдемских кущей, легко отталкиваясь ступнями от желтокирпичных аллей, но и пребывает в здравом уме, чтобы продолжать свой незадачливый рассказ (надеясь когда-то довести его до счастливого финала).
Итак, как видите, к вашему удовольствию или неудовольствию, Крис Хемсворт по какой-то причине остался жив. Однако на данном этапе нашего рассказа я и сам не в курсе этой причины. Я даже не знаю, жив ли я.
В пограничном состоянии между жизнью и смертью я, само собой, испытывал какие-то эмоции и наблюдал какие-то видения. Увы, их я не запомнил. Но по воскресении у меня осталось одно единственное воспоминание, вынесенное из коматозного состояния – я слышал мерзкий шкрябающий звук. Мне казалось, кто-то распиливает мою черепную коробку напильником. Шух-шух. Собственно, в таком положении я не сомневался, что и это возможно. «Вот, – думал я. – Вскрывают мне череп. Боже мой! А ведь я всё еще жив, что же они делают?! Изверги, остановитесь! Может, мне делают операцию на мозге? Вот так номер, я первый человек, кто прибывает в сознании, когда ему оперируют мозг! Или так и должно быть? Боже, это чудовищно! А что, если… Что, если я и впрямь умер? Вдруг покойники после смерти продолжают всё чувствовать? Господи, что же я натворил! Я дурак! Мне же теперь век вот так мучиться! Хотя, нет, я ведь сгнию. Меня сожрут черви, всё нормально. Если только им не вздумается заспиртовать мои органы. Какого черта они лезут мне в голову? Знаю я вас, проклятые осквернители, вам нужен мой мозг! Бедный Эйнштейн, это ж сколько лет он томится в сотне стеклянных баночек и выслушивает болтовню этих глупцов-патологоанатомов! Но, позвольте… Я не давал разрешения на изъятие моих органов! О боги, лучше гнить в земле сырой, чем в какой-то формалиновой банке!» Шух-шух.
К счастью, в конце моего туннеля забрезжил яркий утренний свет, меня словно вихрем понесло к нему и в следующий миг это торжество света и жизни окутало меня полностью, проникло в мое тело и душу, оживило меня. Я очнулся в залитом солнцем белом помещении, крепко привязанный к небольшой, но высокой кровати. Мои ноги были зафиксированы у нижнего края, а грудь широко охвачена гибкими широкими ремнями, двигать головой и кистями рук ничего не мешало. Что…за хрень? Это рай садомазохиста?
Совладав со зрением, я решил осмотреть комнату. Одна дверь, одно окно. На окне решетка, за решеткой мелкий снежок. На подоконнике цветок, вот еще цветок на книжном шкафу, и еще один на полочке у телевизора, высоко привинченной, чтобы можно было смотреть лежа. Белый потолок, бело-кремовые стены. Ага, больница. Но лекарствами не пахнет. Пахнет чем-то…м-м-м, что-то аппетитное, вроде вареной картошки. Рядом, наверное, столовая. Да, ничего так комнатка, приятная. А еще приятно, что она не пуста.
Именно, в комнате я был не один. Прямо передо мной компания из четырех человек что-то жарко обсуждала: здесь был доктор, мой лечащий врач, надо думать, медсестричка с большим блокнотом и карандашом в руках, Уоррен в расстегнутом пальто, красный, как рак, и Мона с налакированными кудрями и в шелковой блузе с жабо. Уоррен, яростно доказывающий что-то, вдруг мельком глянул на меня и, заметив на моей физиономии радостную ухмылку, вздрогнул всем телом и завопил, тыча в меня пальцем:
- Глядите, он проснулся! – все посмотрели на меня. – Проснулся, негодяй! Ты еще насмехаться будешь, гад ползучий?! А ну колите его немедленно! Самой толстой иглой!
Я хрипло рассмеялся.
- Ржешь?! Ржешь, подонок?! – Уоррен кинулся к моей постели. – Да я тебя! – тут он хотел задать мне хорошую трепку, но добрый доктор схватил его за ворот пальто и потянул на себя, отчего Уоррен смешно захрипел.
Мона наконец сообразила: творится что-то неладное, и зашлась криками о помощи:
- Боже милостивый! Санитары! Кто-нибудь, скорее! Наденьте и на этого рубашку, он тоже ненормальный!
- Прошу вас, успокойтесь, – пропела Моне юная медсестричка. – Всё будет в порядке.
Веселый квартет вновь выстроился в шеренгу и продолжил дискутировать, пока их единственный зритель (я) наслаждался этим водевилем.
- Детектив, попрошу вас в лечебном учреждении держать свои эмоции и свой голос под контролем, – строго попросил доктор, поправляя большие очки в черной оправе. Это был дядечка лет 50-ти, еще не успевший поседеть.
- Вы не понимаете, – возмутился мой напарник, – это ведь я его нашел в таком состоянии. Ты, – он яростно повернулся ко мне, – валялся в кресле, у тебя пена ртом шла, а лицо было не белое, а синее! Я чуть не обделался со страху! Я пытался делать тебе искусственное дыхание, пока ехала эта проклятая скорая!
Я уж совсем нагло расхохотался, запрокинув голову на подушку.
- Хватит, Крис! – прикрикнула Мона дрожащим голосом. – Ты так напугал беднягу Уоррена! Он плакал, когда мы ждали в коридоре, пока тебя реанимировали! Я сама видела. – Мона достала из сумочки кружевной платок и утерла черную от туши слезу.
Уоррен обиженно отвернулся и отошел к окну.
- Уоррен, прости меня, – мягко произнес я, провожая напарника нежным взглядом.
Далее мне зачитали подробный отчет о моих ночных приключениях: скорая помощь отвезла меня в городскую больницу, там за мою жизнь боролись двое лучших врачей города три часа к ряду. Уоррен и Мона, которой названивал первый, не сумев дозвониться мне, прождали всё это время в больничном коридоре, пока им не сообщили, что я пришел в стабильное состояние и мне больше ничто не угрожает. Утром эксперты установили причину моего отравления как попытку самоубийства, Уоррен (очевидец) подтвердил, что видел при мне две бутылки спиртного и пустую пачку таблеток, к тому же я неделю не появлялся на работе. В итоге меня направили в Психлечебницу имени Святого Бертвальда, где я и имел счастье проснуться.
Да, вы не ослышались: психлечебница. Психушка. Ну что, этого следовало ожидать. Надо сказать, я отнесся к этой новости не столько с ужасом, сколько с иронией. Я, как Алиса, прыгнул с разбегу в кроличью нору и очутился в совершенно другом мире. И такой смертоносный перелет мне, как ни странно, понравился. Я был рад, черт возьми! Рад, что мне всё сошло с рук, рад, что судьба зашвырнула меня туда, куда я менее всего надеялся попасть, рад, что дышу, тешусь солнцем, снегопадом и не чувствую ни капельки, ни толики депрессии. Я теперь свободен.
- Так, Долорес, подготовь-ка мистеру Хемсворту место в общей палате и внеси его в списки. После этого я хочу видеть его в своем кабинете, – распорядился серьезный док.
- Да, доктор Такер, – чирикнула медсестричка.
- Доктор, а вы не хотите узнать детали болезни Криса? – вмешалась заботливая Мона.
- Вы об этом вашем домашнем лечении? – высокомерно переспросил док.
- Мистер Такер, я пользовалась только научными рекомендациями, – оскорбилась Мона, нервно поправляя свое жабо.
- Кто вы по профессии? Врач какого профиля?
- Педиатр.
- Очень мило. – Такер поправил очки. – Хорошо, я учту ваши замечания о психической нестабильности мистера Хемсворта. Но в остальном прошу вас дать мне самому сделать заключение и назначить курс лечения, если необходимо. Вы не против, мадам?
- Нет. – Мона на секунду выпятила нижнюю губу, стыдливо понурив взгляд. – Вы психолог, вам виднее.
- В любом случае спасибо за содействие, – великодушно заявил док и любезно пожал руку пожилой даме.
Мона взяла в обе руки свою сумочку, бочком подобралась ко мне, по-матерински чмокнула меня в щёку напомаженными губами и шепнула ласковое «выздоравливай», после чего покинула нас.
- А вы, мистер Уоррен, – обратился док к моему что-то пытливо разглядывающему в окне напарнику, – можете подтвердить, что ваш приятель склонен к депрессиям?
Уоррен нехотя отлип от окна, задумался и повернулся к Такеру:
- Да я…как-то не замечал, док. Я не слишком внимательный, знаете ли. Хем, он человек вспыльчивый. То грустный, то вдруг веселый. То орет, а то ржет…как сейчас. – Уоррен злобно покосился в мою сторону. – Но, честно, я не ожидал. Вообще не ожидал, что он возьмет и… Я вам одно скажу. Может, у него и была эта ваша депрессия, но, по мне так, у этого дурня самая настоящая белая горячка. Вот в это я сразу поверю! Будь у меня дома в шкафу столько пойла, я бы сам давно лежал у вас в больнице и пускал слюни, как младенец.
- Спасибо, детектив, – кивнул док и в свою очередь пожал ему руку. – Как только мы установим, что с мистером Хемсвортом, сразу же сообщим вам.
Уоррен покачал головой, последний раз глянул на меня, махнул рукой и удалился вслед за Моной.
- Итак, мистер Хемсворт, – обратился ко мне Такер. – Увидимся в моем кабинете.

[Asgard Guest]

После этого док сделал говорящий жест медсестре Долорес и чинно покинул нас.
Долорес, к слову, молоденькая и привлекательная крошка с веснушчатым носиком и длинной каштановой косой, освободила меня от оков и весело поинтересовалась, достаточно ли я окреп, чтобы самостоятельно передвигаться, при этом строила мне глазки на все лады, а затем и жадно оглядела все участки моего статного тела, пока я переодевался в выданные мне белые штаны, белую рубашечку и белые тапочки. Затем меня провели по коридору в общую палату, которая теперь была пуста, показали мою кроватку (здравствую, юность! салют, детский лагерь для скаутов!) и наконец отвели в кабинет главврача, который находился здесь же, на первом этаже, в самом конце коридора. Долорес проводила меня тихим вздохом страсти и я очутился один на один с Такером, который вдумчиво перечитывал какие-то бумаги за своим столом.
- Присаживайтесь, мистер Хемсворт. Это не короткая беседа, – док указал на стул перед собой.
Я отодвинул обозначенный стул подальше от его стола и вольготно приземлился, закидывая ногу на ногу. Дамы и господа, вашему вниманию представляется комедийное шоу – допрос легавого.
- Итак, мистер Хемсворт, вы готовы отвечать на мои вопросы?
- Так точно, док, – улыбнулся я.
- Замечательно, – Такер что-то чиркнул на одном из листков. – Как вы себя чувствуете физически?
- Спасибо, хорошо.
- Морально?
- Тоже неплохо, док.
- Угу, – он снял очки, достал из кармана тряпочку и стал протирать толстые стекла, недоверчиво пялясь на меня с прищуром. – Вы помните, что делали вчерашним вечером?
- Помню.
- Можете описать?
Я замялся. Не хотелось обсуждать с кем-то всю эту хрень.
- Я был дома. Приехал Уоррен, мы поговорили о расследовании. Я пил виски.
- Сколько вы выпили за весь день?
- Бутылку. А потом еще немного.
- Хорошо. Дальше.
- Мне не спалось. Я принял снотворное.
- Как много?
- Таблетку.
- Метаквалона?
- Да.
- Вам этого показалось мало?
Я ухмыльнулся, чуть поведя головой.
- Я хотел хорошенько выспаться.
Доктор надел очки, снова что-то записал и серьезно поглядел на меня.
- И как? Выспались?
Он говорил так спокойно, что это вызывало смех. Я весело кивнул ему.
- Хорошо. С какого момента вы прибывали в подавленном настроении?
- Это началось в первый день, когда я не вышел на работу.
- Это случилось внезапно или были какие-то предвестники? Возможно, вас что-то огорчило?
Я нахмурился и сложил руки на груди.
- Я не хочу говорить на эту тему.
- Вот как? Значит, что-то действительно потревожило ваше спокойствие?
- Возможно.
- Возможно?
- Скорее, это обычная депрессия.
- Что это значит? Вы сталкивались с подобным?
- У меня раньше были затяжные депрессии.
- Они возникали систематически? Вы отмечали некое постоянство?
- Они появлялись ни с того, ни с сего.
- Хм. Эндодепрессии? – пробормотал сам себе Такер. – Вы лечились?
- Мона немного хлопотала надо мной.
- Угу. Скажите, мистер Хемсворт, у вас случалась паранойя?
- Н-да, частенько бывает.
- Галлюцинации?
- Знаете, может быть!
- Ясно. – Такер как-то особенно долго вчитывался в свои записи, потом удобней сел на стуле и вновь устремился ко мне с тьмой вопросов, забавных и не очень. – Итак, мистер Хемсворт. Нам надо заполнить небольшую анкету, которая поможет мне составить ваш психотип и определиться с диагнозом. Начнем?
- Пожалуйста, док.
- Хорошо. Вопрос первый. Принимаете ли вы наркотики, психотропные вещества, алко…так, с этим разобрались… и как часто вы принимаете алкоголь?
Я насмешливо покачал головой.
- Наркоты я не принимаю. Не нюхаю, не колюсь, колес тоже. Вообще ничего.
- Вы уверены?
- Да. Раньше принимал антидепрессанты, но это было очень давно. Снотворные эти…да я в тот раз впервые их и принял, – пожал плечами я. – А алкоголь… Ну да, тут не скрою. Бухаю я будь здоров, вспомните того же Уоррена! Но я не наркоман.
- Помнится, мистер Уоррен сказал, что у вас белая горячка.
Я посмеялся.
- Знаете, а я и не отрицаю. Может, он и прав.
- Хорошо. Второй вопрос. Вы чувствуете себя одиноким человеком?
- Да, – прямо ответил я.
- У вас много друзей?
- Нет. Мона и Уоррен.
- Любовников?
- Что? – мне и впрямь показалось, что он просек мою ориентацию.
- У вас было много сексуальных партнерш в последнее время?
- А-а. Нет.
- Вы удовлетворены своей сексуальной жизнью?
- Нет! – я громко рассмеялся. Док, ну ты прям в точку попал!
- Это утверждение исходит из предыдущего ответа?
- Э-э. Вы имеете в виду, недоволен ли я тем, что у меня мало партнеров? Нет, ничего подобного.
- Скорее, речь идет о регулярности сексуальной жизни, – без стеснения пояснил доктор.
- Не беспокойтесь за меня, док, ебусь я часто и много.
Тут брови Такера непроизвольно поползли вверх.
- Тогда в чем ваша проблема?
- Наверно, в том и проблема, – вновь расхохотался я.
- Хорошо, – непроницаемо сказал док, опять обращаясь к своей анкете. – Шестой вопрос. Как вы оцениваете свою агрессивность по шкале от одного до десяти?
- Я не совсем понимаю, док.
- Как легко вывести вас из равновесия? Один – очень трудно, десять – очень легко.
- Тогда десять.
- Все десять? Не восемь и не девять?
- Ну да, черт возьми! Видите, я и теперь взбешен, – пригрозил я с издевкой.
- Хм, ладно. Ваши друзья говорили, что вы любите животных, особенно собак.
Тут мое сердце оттаяло, что и говорить.
- Да, – улыбнулся я. – Люблю.
- Ну, это похвально, мистер Хемсворт. А еще мистер Уоррен хвалил ваш энтузиазм и серьезное отношение к работе.
- Он и вправду так сказал?
- Да. Он сказал, что вы и ему спуску не даете.
- Ленивый старый хрен. Он просто жалуется.
- Ладно. Поговорим о вашем детстве.
Дальше последовала череда бесконечно нудных банальных расспросов, о которой я спешу поскорее забыть. После я прошел тест Роршаха, честно описывая всю ту дребедень, которую я видел на этих листочках с кляксами. Такер то и дело удовлетворенно хмыкал, по-видимому, довольный моими результатами. Словом, нервотрепка эта закончилась, только когда я сознался доку, что умираю с голоду, и он милостиво отправил меня на обед.
Что я могу сказать касательно обстановки и обслуживания? Психлечебница имени Святого Бертвальда была такой-себе элитной дуркой для «ненужных» родственников богачей и кретинов вроде меня, которых выписывали каждую неделю, когда тем надоедало торчать среди мужиков с даунскими физиономиями и старых маразмотичных дедов, ибо баб здесь было, как снега по весне. Не считая, конечно, медсестры Долорес, которая пожирала меня взглядом всякий раз, как нам доводилось пребывать в одном помещении. Я же в свою очередь подумывал, нет ли тут какого-нибудь смазливого санитара с накаченным прессом и круглой задницей. Увы, увы, увы! Никаких платных и бесплатных секс-услуг на этом острове ненужных людей. Санитары здесь были такие, что я бы и взглянуть не отважился. Уж скорее, я с горя охмурю эту девственницу с глазами шакала.
Но здесь было симпатично. В моей спальне стояло кроватей двадцать, некоторые уж очень богато обставлены: пледы из хорошей шерсти, дорого обшитые покрывала и подушки, горы всяких книжечек, фруктов, пряников и конфеток, соки (жаль, что не годное пойло!), коробки с какими-то лекарствами, видать, недешевыми, у некоторых я видел обалденные курительные трубки, не говоря уже о блоках не самых плохих сигарет и, конечно же, самых настоящих сигар! О-ля-ля! Что за изысканные джентльмены тут обитают? Я попал в психушку или в санаторий?
Просторная «трапезная» с рядами обеденных столов и пришитых к ним скамеек чем-то напоминала школу. Здесь, как и во всех помещениях, стены были наполовину белые, наполовину кремовые, а пол уложен такой же кремовой плиткой. Все огромные окна лечебницы были зарешечены, и только одно единственное, в терапевтической, было забрано толстенным непробиваемым стеклом, в которое хоть железными стульями кидай. Кормили, кстати, тоже сносно. Я несколько запоздал, но добрая повариха насыпала мне картофельного пюре и раздобрилась аж на две котлеты, поглядев, какой я большой мальчик.
После обеда психи разделялись на две группы: одни шли вздремнуть, другие отправлялись в общую комнату, где играли в шахматы, преферанс или просто курили трубки. Там интерьерчик уже был посолидней: ковры, диваны, кресла-качалки, репродукции ренессансных художников и даже пепельницы с золотистым напылением. Мило. Я погулял туда-обратно, даже тайно проник на второй этаж, о чем пожалел через секунду, мчась оттуда как угорелый. (Вы смотрели фильм «Искатели могил»? Это был тот еще кошмар: стоны, вопли, злобный хохот… Мне казалось, из какой-нибудь палаты ко мне выйдет Наполеон или Мария Стюарт с собственной головой под мышкой). Дело в том, что этажом выше они держали социально неадаптированных, или как там говориться, шизиков, короче, безнадежных психов.
Поближе познакомиться с «нормальными психами» я не успел, так как пришло время терапии и к нам явился доктор Такер. Мы расселись полукругом на раскладных стульчиках (порядка десяти человек) и приготовились к беседе с врачом. Такер добродушно оглядел своих больных, протер очки, о чем-то перемолвился с Долорес и наконец вступил. Сначала док спрашивал каждого по очереди, как тот себя чувствует (физически и морально, хех), эти буржуи разменивались любезностями, мол, спасибо, чудесно, а вы? Всякий раз разговор о самочувствии переводился на совершенно отстраненную тему, будь то погода, зимняя охота на зайца, политика или чьи-то родственники. Каждый раз Такер поддерживал беседу, и в общем целом это длилось часа два, не меньше. В итоге я попросту понял, что этак проходят все терапии и веселья тут ждать нечего. Наконец очередь дошла и до меня. В этот момент богатеи впервые заметили, что между ними красуется не пустой стул, а дескать на нем еще и сидит какой-то тип.

[Asgard Guest]

- Джентльмены, познакомьтесь с мистером Хемсвортом, – любезно представил меня Такер, – детективом полиции.
- Здесь расследуется какое-то преступление? – поинтересовался один из щеголеватых старцев с забавными подкрученными усами.
- Нет, сэр, – ответил я сам. – И хочу заметить: лейтенант полиции.
- Как же, сударь, вас занесло в эти стены? – подхватил второй старикан, холеный, толстенький и добрый на вид.
- Мистер Хемсворт, – опередил меня Такер, – пережил нервное расстройство, вызванное сильным стрессом.
- А моя депрессия? – удивился я.
- Вынужден вас огорчить, лейтенант, мои наблюдения показали, что депрессии у вас нет.
- Вы серьезно? – я огляделся на присутствующих, которые между тем косо поглядывали на меня. – Но я ведь сейчас на антидепрессантах, так?
- Нет, мистер Хемсворт. Вы пережили тяжелое отравление, никто не стал бы перегружать ваш организм новой дозой медикаментов. Ваше теперешнее самочувствие стабильно и не зависит ни от каких препаратов.
Док выставил меня долбаным симулянтом. Черт, он меня разозлил, правда разозлил! Вот только как я мог ему ответить?
Элита глядела на меня с пренебрежением, скрытым под слащавыми улыбками. Я не сомневался, что они меня ненавидят ровно в той степени, в которой они ненавидят всех представителей молодого поколения, по чьей воле эти мушкетеры 70 лет спустя очутились под крышей дома для душевнобольных. Однако это были вовсе не какие-нибудь немощные развалины, которых привычно встретишь в домах престарелых, это были старые львы, изгнанные из прайда молодыми претендентами на власть. Но их истории куда интересней слушать из первых уст.
Ввечеру, после короткой прогулки на свежем воздухе и плотного ужина, престижный клуб психопатов вернулся в общую комнату, где зажгли интимный красноватый свет настольных ламп с тряпичными абажурами. Одни расселись вокруг огромного плазменного телевизора смотреть свои токшоу, куря табак или попивая чай, другие собрались в углу за овальным столом резаться в карты, хотя больше это походило на обмен сплетнями под предлогом коллективной игры. Я сидел в кресле-качалке у окна, делал вид, что смотрю телек, и время от времени наблюдал за этой честной компанией. Разумеется, глазастые старые вороны не могли не заметить моего любопытства, и в конце концов один из них, тот, что с подкрученными усами, поманил меня своей большой сморщенной рукой. Я взял один из раскладных стульев под стенкой, вклинился между двух игроков и присел за общий стол.
Усач, кстати говоря, стройный и осанистый, одетый в приталенный темно-фиолетовый костюм, вынул изо рта окурок сигары и нагнулся ближе к нашему кружку доверия. Тень причудливо упала на его скуластое худощавое лицо, сообщая его пронзительно светлым глазам и густым нахмуренным бровям еще больше строгости и внушения. Он посмотрел мне в глаза и заговорил низким бархатным голосом:
- Мистер Хемсворт, верно?
Я кивнул головой.
- Очень приятно. Однако, боюсь, всех наших имен вы не запомнили. Или детективу для этого блокнот не нужен?
- Вы правы, сэр, – сказал я, – у меня не настолько хорошая память.
- В таком случае было бы не лишним познакомиться дважды, – улыбнулся старик, – мое имя Говард Флеччер, а этих джентльменов я представлю немного позже, поскольку они любезно доверили мне такую честь. Для начала…не любите ли вы играть в карты?
- Я предпочитаю рулетку. Но с вами не прочь буду и в картишки махнуться!
Старик посмеялся, взял колоду и начал умело тасовать карты.
- Покер?
- С удовольствием.
Флеччер принялся раздавать по две карты в закрытую. Текасский холдем? Ну теперь я точно разорюсь!
- Постойте, сэр! – спохватился я. – Что вы принимаете в качестве ставки?
Старик деликатно переглянулся с соседями и негромко посмеялся.
- Фунты стерлингов, детектив, фунты стерлингов.
- У меня с собой нет ни пенни.
- У нас тоже, – сказал другой игрок.
- Тогда как?..
- Долговая система, – пояснил Флеччер, мельком подсматривая свои карты. – Я, как избранное лицо, буду, так сказать, вашим крупье. Вот у меня блокнотик, сюда я исправно записываю все ставки, выигрыши и проигрыши.
Я насмешливо улыбнулся.
- И какая у вас минимальная ставка, господа?
- Один фунт, – удивил меня Флеччер. – Но мы предпочитаем поднимать минимум до десяти фунтов.
Я снова засмеялся и шутливо пригрозил крупье пальцем.
- Вы положительно решили меня разорить, джентльмены.
- Мы можем вас и озолотить, детектив, – подмигнул мне тот самый пузатый добряк, который теперь сидел слева от меня. – Мы люди азартные.
- У некоторых, говоря откровенно, здесь десятитысячные долги, – поддержал тему еще один игрок.
Я изумленно выпучил глаза.
- Так, господа, прошу сосредоточиться, – вмешался Флеччер. – Ваши ставки.
Я и оба моих соседа расщедрились на десять фунтов, так как два игрока, сидящие за крупье, уже сыграли вслепую.
- Прекрасно, – сказал Флеччер, внося цифры в блокнот серебристым чернильным пером. – А я сегодня намерен отыграться, поэтому начну с двадцати фунтов.
Публика зашлась похвальными возгласами.
- Поддерживаю, – подал голос человек, сидящий слева от сдающего. Этот пускай и был безволос, но выглядел не многим более сорока. У него были черные раскосые глаза, маленькая бородка, чуть скрываемая шерстяным шарфом, и простая сигарета в зубах.
- Господин Борджигин, также двадцать один фунт. О, и 50 пенни! – огласил крупье.
Следующий игрок поднял ставку до тридцати фунтов. Атмосфера накалялась.
- Посмотрим, что тут у нас, – старик вынул из колоды три карты (пиковая дама, бубновая шестерка и двойка червей) и положил перед нами. – Хм, хм. Ну как, друзья, кому сегодня улыбается фортуна?
- Не знаю, как вам, – пробубнил толстяк, с неудовольствием разглядывая свои карты, – а ко мне она явно повернулась не тем местом.
Все рассмеялись. Борджигин пасанул, а его азартный сосед внёс еще десятку.
- Удваиваю ставку, – заявил мужчина справа от меня, тип лет пятидесяти в круглых очках и длинном шелковом халате поверх больничной одежды.
- Восемьдесят три фунта у мистера Харрингтона. – Флеччер вновь склонился над блокнотом.
- Детектив, а вы к нам надолго? – улыбнулся мне мой пузач.
- Как получится, сэр, – обходительно ответил я.
- А сколько вам лет, если не секрет? – спросил узкоглазый Борджигин, возможно, русский, но по виду, скорее, монгол, а может, и то и другое.
- Тридцать, – спокойно признался я. Компания обменялась многозначительными взглядами, покачивая головами и подмигивая бровями.
- Знаете, детектив, – обратился ко мне Флеччер, поигрывая колодой карт, – у нас здесь и помоложе вас найдутся. В этой комнате по крайней мере трое таких дурачков.
- Совершенно невменяемые, – подтвердил тот самый член клуба психопатов, который так рьяно разбрасывался деньгами. Его возраст я при всем желании не сумел угадать, так как его карие глаза смотрели молодо и живо, но пол-лица скрывала густая курчавая борода. Он был так смугл и черноволос, что я сперва принял его за мулата. – Ксати, Флеччер, сколько там я тебе должен?
- Пять тысяч, если не ошибаюсь.
- Лады. Значит, сегодня играем по-крупному.
- Не у всех на банковском счету столько денежек, как у тебя, Звягинцев.
Звягинцев? Так он цыган!
- Поддерживаю, – процедил я, сокрушенно качая головой.
- Товарищи, вы меня в накладе оставите! – пожаловался толстяк. – Поддерживаю.
- Детектив. – Звягинцев (надо думать, цыганский барон) обжог меня своим пронзительным взглядом. – Скажите откровенно, вы здесь работаете под прикрытием?
Я заметил, что все игроки глядят на меня с подозрением и большим интересом.
- С чего вы так решили? – ответил я.
- С того, что это заведение – один большой клубок интриг, – вполголоса сказал Флеччер. – Все люди за этим столом оказались жертвами либо семейных драм, либо коммерческих ухищрений, либо политических игр. Нам интересно лишь одно: кто же из нас фигурирует в вашем расследовании?
- Не хочу вас разочаровать, но…
- О, бросьте! – отмахнулся Флеччер. – Нам здесь так наскучило, что мы готовы доверить вам всю нашу подноготную. Вот я, – он хлопнул себя по груди, – убил свою жену, – у меня ком встал в горле, – а моя дочка и ее женишок выдали меня за сумасшедшего и упрятали сюда десять лет назад. А знаете, почему? Моя Сюзанна меня ненавидела. Она хотела, чтобы я завещал всё свое состояние этому хлыщу, этому альфонсу! О, чем только эти трое меня ни шантажировали! В конце концов, когда Сюзанна решилась на самый безумный шаг в своей жизни, мое терпение лопнуло. И я застрелил ее. Тогда дочка и этот мерзавец, ее муж, сдали меня сюда, так что по наследству всё перешло им. Сукины дети! – Флеччер задумчиво перетасовал карты. – А вот Дойл, – старик кивнул в сторону толстячка, – он своим несчастьем обязан жене и ее любовнику. – Дойл безобидно развел руками. – Харрингтон из-за обвала фондового рынка задолжал миллиарды долларов своим коллегам и те объявили ему смертную казнь. Ему пришлось всех их убить, а затем уверить суд в своей невменяемости, поэтому Харрингтон всё еще здесь с нами, – мы обменялись напряженными взглядами с главным героем рассказа. – Борджигин. Связался с китайской мафией, те загнали его сюда два года назад, – я глянул на монгола, который угрюмо затягивался сигаретой. – И Звягинцев. Уже как полгода скрывается тут от российских властей.
- Ненадолго, Флеччер, ненадолго, – цыган расплылся такой хитрой самоуверенной улыбкой, что у меня мурашки пошли по спине. Вот так история! Я точно на страницы «Графа Монте Кристо» попал.
- Джентльмены, – начал я, усаживаясь поудобней. – А вас не беспокоит, что я, скажем, тайный агент? Вы мне так запросто всё рассказываете.
Флеччер дружелюбно рассмеялся, за ним и другие.
- Детектив, не вы первый, не вы последний. Мы этих шпионов знаем, как свои пять пальцев. Вам нас не провести.
- Может, это вы хотите меня провести? – подначил я.
- Задавай вопросы, начальник, – насмешливо сказал Звягинцев. – Ты же здесь за этим.
- Хорошо, – я взглянул на две свои карты, – мне страшно интересно, каким будет наш торн.
- В таком случае я поддерживаю ставку, – пожал плечами Флеччер. – А вы, джентльмены?
Борджигин, скрепя зубами, поддержал ставку. Цыган хотел был поднять до ста фунтов, но приятели громкими возражениями отговорили его от такого грабежа.
- Так. Кто-то очень хотел видеть торн. – Флеччер положил на стол четвертую карту – двойку пик.
Борджигин плюнул и вышел из игры.

[Asgard Guest]

- О-о-о! Пошла родимая! У кого-то будет как минимум фул-хаус, – развеселился Звягинцев. – Удваиваю, мужики, удваиваю!
- Эко расщедрился! – воскликнул Харрингтон. – Так у тебя, похоже, и будет фул! Поддерживаю, Флеччер.
- Жаль, что нету виски! – пожаловался я, окончательно раскрепостившись за игорным столом.
- Что да, то да, – посетовал Дойл. – Однако вам его и нельзя.
- Откуда вы знаете? – озадачился я.
- У нас здесь свои люди, – сказал Харрингтон. Богатеи нагло рассмеялись.
- Ставлю полторы сотни. Моя месячная зарплата.
- Да что вы врете, детектив! – возмутился крупье, остальные дружно его поддержали.
Дойл и Флеччер поддержали ставку, Звягинцев с Харрингтоном внесли по 200 фунтов. Наш сдающий громко потер свои сухие руки и открыл ривер – пятую карту, которой был пиковый король. По реакции игроков сразу стало ясно, на чьей стороне удача: Флеччер расплылся хитрой улыбкой, Звягинцев разразился рычащим смехом, а Харрингтон с беднягой Дойлом зашлись страдальческим стоном.
- Пожалуй, в честь этого стоит закурить. – Флеччер достал из коробки, покоившейся на столе у его рук, свежую кубинскую сигару нежно-коричневого цвета и блаженно обнюхал ее от одного конца до другого. – Господа, не желаете?
Звягинцев, Харрингтон и Дойл без особых размышлений приняли угощение. Я несколько смутился от такой щедрости.
- Спасибо, конечно, но… знаете, я и курить-то их не умею.
- Так научитесь. – Флеччер подвинул коробку еще ближе ко мне, и я вытянул одну сигару.
Буржуи начали передавать друг другу круглую позолоченную гильотинку, которой они ловко отсекали головки своих сигар. Затем Звягинцев достал изысканную зажигалку, которой мог оплатить весь свой денежный взнос за сегодня, и поднес ее каждому курильщику, прежде чем закурить самому.
- Не затягивайся глубоко, – посоветовал мне цыган. – Просто полощи и сразу же выпускай. И прожди хотя бы полминуты, прежде чем вдохнуть снова.
- Я понял, – по моему горлу разлилась сладкая горечь. Воздух вокруг наполнился расслабляющим ароматом дорогого табака. Мои собеседники откинулись на спинки кресел, наслаждаясь секундами дурманящей неги.
- А дома я бы курил такую штучку с бокальчиком портвейна, – мечтательно признался Харрингтон.
- На неделе сестра мне обещала привести неплохой кофе, – прохрипел Дойл. – У меня от вашего чая уже желудочные спазмы по ночам.
- Вы уверены, что нельзя сюда пронести бутылочку спиртного? – с надеждой обратился Звягинцев к остальным заговорщикам.
- Нет, – строго отрезал Флеччер, – вспомни, что здесь, помимо нас, еще куча полоумных. Во-первых, Такер никогда не позволит нам пьяные посиделки, потому как уж нам, наверное, не впервой устраивать веселые дебоши. Во-вторых, если алкоголь попадет к этим чудакам, – а такая вероятность всегда присутствует, – то страшно представить, что за балаган здесь начнется. Они и без того чокнутые.
- Мне непонятна позиция доктора, – вклинился я. – Он, что, делает на вас деньги? Он ведь прекрасно понимает, что вы не сумасшедшие! Но при этом вы живете в такой роскоши…
- Мистер Такер, – продолжил Флеччер, – нам друг, а не враг. Он превосходный врач и относится к своим больным с вниманием и заботой. Лечебница процветает благодаря ему. Если в желании подзаработать есть благоразумие, в нем ничего дурного нет, это не безрассудная алчность, не жажда слепой наживы. Подумайте, детектив, тот, кто имеет влияние, всегда чем-то рискует.
- Но вы сами жаловались на скуку и прозябание в этом месте!
- Мы могли бы с тем же успехом прозябать и в другом, менее комфортном.
- Проще принять свою судьбу, чем гоняться за ветряными мельницами, – лаконично добавил Дойл. – У нас есть всё для сносного существования. Будьте умерены и вас не станут тяготить преступные желания. Будьте благодарны и получите всё, что захотите.
- Разумно сказано, Дойл, – просипел молчаливый Борджигин.
- Однако сигары у вас превосходные, – расщедрился я на похвалу, выпуская кольцо сладкого густого дыма.
- Не докуривайте до конца, детектив, – предупредил меня Харрингтон. – Оставьте хотя бы на три пальца. Это моветон.
- Что за чепуха! – возразил Звягинцев, аккуратно стряхивая пепел. – Эти ваши старые пижонские ритуалы, терпеть их не могу! Ближе к концу наоборот самый смак – вот сам почувствуешь, – сказал он мне, загадочно улыбаясь из-под черной бороды.
- Джентльмены, а есть здесь, кроме вас, еще такие занятные личности? – поинтересовался я.
Богатеи призадумались. Флеччер повернулся к передней части комнаты, где сидели прочие больные, и поднял раскрытую ладонь, которая служила мне указателем:
- Вот братья Геринги, тоже из миллиардеров, но ума ни на грош. Вот старик Колозимо, бывший криминальный авторитет, а теперь – не более, чем старая кляча. Джеймс Стайгер, тоже обязан своим детишкам. М-м-м. Кто еще? Герберт Диллинджер. А! А это вот ученая братия.
Я взглянул на группку из четырех мужчин разного возраста – приблизительно от сорока до шестидесяти. Они сидели, как и мы, за столом, читая книги или газеты, которых у них было навалом. Очевидно ни у кого из них не было столь богатых и любящих родственников, как у нашего частного клуба психопатов. Бедняги были одеты в белые больничные тряпки и старые халаты поверх них.
- Грэм и Хейс торчат здесь с незапамятных времен. Оба тронулись мозгами с этой своей математикой. Джонотан Рафт, признанный ученый, физик, законченный псих. Ну и дядюшка Квен, самый забавный из этой компании.
- И чем он занимался?
- Да черт его знает, – подхватил тему Звягинцев. – Инопланетян, что ли, выслеживал?
- Не-ет, – сказал Флеччер. – Вроде какие-то паранормальные явления.
- Ну я о чем! – возмутился цыган.
- Его послушаешь, сам станешь таким же придурковатым. Вечно пугает здесь всех своими небылицами.
- Господа, вы не забыли, что мы здесь во что-то играли? – вознегодовал Дойл. – Я, между прочим, ложусь в постель раньше вас.
- Ты прав, старик, – спохватился Флеччер. – На чем мы остановились?
- На последнем кругу торга, – ответил Харрингтон.
- Прекрасно. Что тут у нас? Пиковая дама, шестерка, две двойки и король. Последняя ставка 200 фунтов.
- Удваиваю, – самодовольно заявил Звягинцев.
- Да чтоб тебя! – выпучил глаза Харрингтон. Другие игроки рассмеялись. – Идите к черту, я сдаю карты!
- Скажи прощай своим двумстам фунтам, – подначил цыган.
- Ну как, детектив? Тоже выбываете? – издевательски промурлыкал старый Флеччер.
- Не-е. Я в игре.
- Правильно. А ты, Дойл?
- Аналогично, – ответил толстяк.
- Что ж, господа, я тоже, – развел руками наш крупье. – Звягинцев, тебе слово.
- Я уже говорил, что сегодня играю по-крупному.
- Ты меня пугаешь, – насторожился Флеччер.
- Как насчет 500 фунтов? – осклабился самоуверенный цыган.
- Детектив, мой вам совет, сбрасывайте карты, – озадаченно промямлил Дойл, поглядывая на свою пару карт.
Я задумчиво потер подбородок, еще раз прикинул свои шансы и ответил:
- Спасибо, сэр, но мне по должности сдаваться не положено.
- Чудесно! – воскликнул крупье. – Джентльмены, вскрываемся!
Наступил долгожданный момент. Мы с Флеччером бросили карты на стол рубашкой вниз. У старика была пара вольтов, у меня – дама и пятерка.
Звягинцев присвистнул:
- Неплохая карта, Флеччер, но малому повезло с дамой.
- Молодым всегда везет с дамами, – пробурчал Флеччер. Все вновь засмеялись.
- Может, и везет, но я продемонстрирую, как иногда можно выиграть на мелочевке. – Звягинцев открыл карты: у него были четверка и семерка пик.
- Флэш, – вынес вердикт Борджигин, склоняясь над картами цыгана.
- Ну давай, старик, показывай свои жалкие картишки, – бросил Звягинцев, глянув на Дойла сверху вниз.
- Боюсь, они такие жалкие, что вам не захочется и смотреть на них, – робко ответил Дойл.
- Показывай, показывай.
Толстяк томно вздохнул и повернул к нам свою пару, зажав ее двумя пальцами. Это были двойки.
- Су-кин-сын! – процедил сквозь зубы огорошенный Звягинцев.
- Ха-ха-ха! Каре! – зашелся громким хохотом Харрингтон, ударяя ладонью по столу.
- Ну ведь правда! – воскликнул Флеччер, тоже от души веселясь. – Разве могут быть карты мельче пары двоек!
- Старый ты козел! – продолжал поносить соперника Звягинцев. – Так ты всё это время блефовал!
Дойл впервые за время нашего вечернего досуга широко улыбнулся и изобразил перед носом Звягинцева карусельку из рук с выпяченными средними пальцами. Это стало последней каплей: смешки переросли в дикий хохот, заглушающий даже телевизор в комнате. На шум прибежала Долорес, требуя от нас немедленно успокоиться. Мы поубавили свой пыл, а я, будучи в легкомысленном расположении духа, отправил малютке воздушный поцелуй.
- Э-эй, альфонс, что это ты делаешь! – набросился на меня Флеччер. – Даже смотреть на девочку не смей! Она тебе не потаскушка какая-нибудь.
Я изумленно поднял брови.
- А не она ли, случаем, ваш информатор?
- Меньше знаешь, крепче спишь, детектив, – подмигнул мне Звягинцев.
Он был прав. Чем дольше я находился в этом сумасшедшем доме, тем больше меня тревожили делишки, которые здесь проворачиваются. Тем временем это был лишь первый день.

[Asgard Guest]

Той ночью я спал, как младенец, несмотря на храп и бормотание стариков во сне. Подъем был в восемь, затем завтрак, вялая зарядка с Долли и прогулка. Наутро выпало столько снега, что сад вокруг нашей лечебницы превратился в горные перевалы; дедули не решались оказаться погребены внезапной лавиной и уж тем более им нечего было делать на спортивной площадке, кроме как ездить наперегонки в инвалидных креслах. Я стоял у громадного окна в общей комнате и наслаждался дивным пейзажем сквозь ледяные узоры на непробиваемом стекле.
- Какая же красота.
- Торжество природы, – послышался кряхтящий голос слева от меня. Рядом стоял тот самый дядюшка, любитель инопланетян, о котором мне накануне рассказывали члены клуба. Он был седой, плешивый, с круглым животиком, на котором он удобно сложил свои руки, а ростом не дотягивал мне и до плеча. – В эту пору особенно хорошо слышны голоса.
- Чьи голоса? – смутился я.
Дядюшка помолчал, безотрывно глядя в окно.
- Иные. Иные голоса. Которые другим не слышны.
- Тогда почем вы знаете?
- Они сами заговаривают со мной.
Я решил больше не мучить этого несчастного вопросами. Похоже, с ним действительно всё ясно. Но как бы не так, дядюшке охота было поболтать.
- Ты считаешь меня глупцом, сынок. Все считают. Но скоро, очень-очень скоро я покажу вам его. Я открою вам глаза и вы увидите.
- Кого увидим? – я склонился над маленьким старичком, с трепетом ожидая пояснений. Сердце почему-то тяжело забилось в онемевшей груди.
Он поднял на меня свои водянистые глаза, его черты заострились, лицо как будто потемнело, и старик с каким-то потаенным торжеством произнес два единственных слова:
- Тонкий мир.
Я окончательно запутался. Это звучало так знакомо, но в тот миг я никак не мог вспомнить, где слышал подобное. Может, по телевизору? Какой-то термин? В душе поднялась смутная тревога. Этот чудак сумел здорово напугать меня так, что я и сам не догадался. Мне захотелось немедленно избавиться от его общества. Я повернулся и собрался было уйти, но тут дядюшка взял меня за рукав.
- Держись подальше от этих снобов, сынок, – шепнул он мне с серьезностью, имея ввиду, разумеется, наш клуб психопатов. – Они сплетники и интриганы, с ними ты не научишься ничему доброму.
Я всё-таки высвободился из его некрепкой хватки и направился к столу моих новых приятелей.
- Поболтал с дядюшкой Квеном? – спросил меня Флеччер, перелистывая свою утреннюю газету. – Каких басен он тебе насочинял?
Я присел на подлокотник мягкого кресла, в котором полулежа нежился Дойл.
- Да так. Сказал, что вы, старые коршуны, уже точите свои когти по мою душеньку.

Недели утекали одна за другой. Я принял для себя решение оторваться по полной и позволял себе что угодно, лишь бы не думать о горестях своей прошлой жизни, если можно так выразиться. Я курил дорогущий изысканный табак, проигрывал сотни фунтов в покер, бессовестно насмехался над дурачками Такера и перечил ему самому, флиртовал с глупышкой Долли… Я отказывался от встреч с друзьями, мол, те нарушают мое душевное равновесие своими неприятными разговорами. Я даже поправился. Это роскошное ленивое существование морских свинок в клетке-кормушке сделало меня настолько равнодушным ко всем мирским ценностям и страстям, что, казалось, я утратил человеческий облик. Даже моя вторая демоническая натура от скуки спустилась куда-то в глубины преисподней, забрав с собою желание пить и трахаться. Я чувствовал себя безмятежным Буддой, сидящим под сенью дерева Бодхи и слушающим перезвоны фикусовых листочков на ветру. Динь-динь, динь-динь, динь-динь…
Само собой, когда-то эта сонная одурь должна была спасть. Буря разразилась под конец третьей недели моей госпитализации. У нас была очередная скучная терапия. Доктор потолковал с моими буржуями, справился о здоровье прочих шизиков и нехотя перешел ко мне. Естественно, все ожидали очередных подколов и ребяческих шуточек с моей стороны, но что-то как будто пошло не так. Доктор флегматично полистал свой блокнот и обыкновенно спросил меня:
- Ну как, мистер Хемсворт? Вы у нас почти три недели, не появилось желание рассказать, что же всё-таки вызвало ваше расстройство?
Я испытал всплеск жгучего недовольства.
- Я прекрасно себя чувствую, док. Вы пытаетесь разбередить мою рану?
- Если ваша рана затянулась, это не значит, что она не может загноиться, – пояснил док, прибегая к тем же метафорам.
- Вам непременно нужно лезть мне в душу?! – чуть было не закричал я, сжимая в кулаках ткань своих брюк.
- Мистер Хемсворт. – Такер серьезно глянул на меня поверх очков. – Здоровье – это равновесие. Вы неуравновешенны, а значит, больны. Взгляните на себя.
- Считаете меня психом, – я надменно скрестил руки на груди.
- Я считаю, вам нужна помощь. Но как мне ее оказать, если вы закрыты от меня и, видимо, от самого себя тоже?
- Хотите знать, в чем моя проблема? – я уперся руками в колени и наклонился корпусом вперед, испепеляя доктора недобрым взглядом. – Хорошо, слушайте. Я алкоголик, психически неуравновешенный параноик и сексуальный извращенец. Накануне моего поступления сюда я связал и изнасиловал своего парня. Три раза. У меня даже были мысли его убить, но в итоге я убил себя, когда клямку окончательно сорвало. Да-да, судари, вы не ослышались, я мужеложец. Так что бойтесь меня. Ха-ха-ха! Хотя нет, черт возьми, к таким уродам я и на милю не подойду!
Все глядели на меня с каменными лицами. Долорес отчаянно прикусила нижнюю губу; казалось, она вот-вот зальется крокодильими слезами. Разрешению конфуза послужил сам терапевт, хладнокровно объявив, что сегодняшнее мероприятие окончено и пациенты могут быть свободны. Я вскочил с места и бросился в спальню. Во мне плескалась ядовитая смесь ненависти, стыда и невыносимой тоски. Я опустился на свою кровать и впился пальцами в распущенные отросшие волосы. Какая-то чуждая мне горечь вдруг наполнила грудь, зыбкая, сырая. Я будто со стороны слышал, как срывается мое дыхание на плачь, и тут у меня из глаз полились такие слезы, что и представить трудно. Мне казалось, я плакать разучился с пяти лет, а тут как плотину прорвало.
На следующий день, как по волшебству, как по наущению каких-то добрых потусторонних сил, пришло мое спасение. Я стоял на своем посту у окна, как вдруг ворота по ту сторону лужайки открылись и на территорию лечебницы вошел человек в зеленой куртке, ведущий на поводке собаку в похожей курточке, только маленькой. Гость перекинулся парой слов с дворником и направился по извилистой кирпичной лужайке прямо ко мне. Залаяла собака и тут ее хозяин метрах в десяти от нашего окна в общей комнате заметил меня и просиял такой широкой счастливой улыбкой, что я немедленно заулыбался сам. Казалось, это галлюцинация, пленительный мираж, и я так бы и решил, если бы не помчался в вестибюль, находящийся справа от нашей спальни. Несколько секунд я, как безумец, стоял посреди коридора в страхе, что никто и вправду не войдет, что я сошел с ума. Но он вошел. Дверь распахнулась, поводок со шлепком упал на пол, стены зазвенели от собачьего лая, пес побежал ко мне, а за ним бросился и Том. Я поймал его, как лисицу в капкан, его морозный запах ударил мне в нос, а горячее дыхание обожгло ухо. Я исступленно сжимал мокрую ткань его куртки, целовал каждый открытый участок его шеи… О, мой Том. Твой вкус, твой запах, твое сбивчивое дыхание…
В таком состоянии нас застали санитары и доктор Такер. Я приласкал Хемингуэя, который уже разрывался от переживаний, обнял Тома за плечи и посмотрел на доктора. Похоже, тот сразу узнал виновника моей болезни.
- Вы…
- Я за ним, – радостно ответил доктору Том неровным голосом и похлопал меня по груди.
Я горячо поцеловал его в висок, спрятанный за кудрявой прядкой, и заявил:
- Всецело сдаюсь на его руки, сэр.

[Incognit@]

Вау, какая колоритная психушка!!!
Автор, интригуете!
)))

[Asgard Guest]

Здорово!!!Глава действительно вышла одновременно и грустной и смешной и в то же время некая тревожная нотка проскальзывает холодными,липкими пальчиками по коже...Браво!!!Очень настроенчески и атмосферно получилось

[Мертвый принц]

В конце меня раскаваило просто в маленькую розовую лужицу

[Asgard Guest]

Автор, интригуете!

и в то же время некая тревожная нотка проскальзывает холодными,липкими пальчиками по коже

Ого. А мы ,случаем,не коллеги?

В конце меня раскаваило просто в маленькую розовую лужицу

Хыхы Я знааала.

мастер интриг

[Asgard Guest]

и в то же время некая тревожная нотка проскальзывает холодными,липкими пальчиками по коже Ого. А мы ,случаем,не коллеги?

не знаю,)я работаю в реабилитационном центре для детей - инвалидов,так,что в какой то степени возможно))))Вдохновения вам и главное - откормленную музу, чтобы далеко не улетала

[Asgard Guest]

я работаю в реабилитационном центре для детей

Ух ты,это очень благородное дело! Восхищаюсь вами Надеюсь,как-нибудь потолкуем о вашей профессии подробней,мне очень интересно.

Вдохновения вам и главное - откормленную музу, чтобы далеко не улетала

Спасибо) Обычно я довольно работоспособна.

[Asgard Guest]

Asgard Guest,

Надеюсь,как-нибудь потолкуем о вашей профессии подробней,мне очень интересно.

с удовольствием

Спасибо) Обычно я довольно работоспособна.

Всегда пожалуйста,очень жду продолжения

[Asgard Guest]

Всегда пожалуйста,очень жду продолжения

Ну,на то мне надо хотя бы еще денька 3.

[Asgard Guest]

Готова ждать сколько угодно,я все понимаю